Алексей МАКАРКИН, первый вице-президент Центра политических технологий 

Муаммар Каддафи считался загадочным правителем. Молодой офицер, возглавивший группу сослуживцев, свергнувшую архаичный режим короля Идриса. Теоретик народного правления, пытавшийся соединить идеи большевиков и анархистов с Кораном, который был провозглашен основой ливийского законодательства. Арабский лидер, предпочитавший жить в роскошном шатре окруженный девушками-телохранителями. Да еще ко всему утверждавший, что Шекспир был ливийцем, эмигрировавшим в елизаветинскую Англию.

На самом деле пламенный революционер уже с середины 70-х годов был обыкновенным диктатором сырьевой страны. Сверхдоходы от нефти он тратил на милитаризацию Ливии (в иные годы военные расходы поглощали около четверти бюджета государства) и на собственное обогащение —  полтора десятилетия поддерживал террористические организации, от палестинских до ирландской. Весь грандиозный план по созданию Джамахирии — государственного образования, навеянного идеями товарищей Ленина (периода написания «Государства и революции» — незаконченного трактата о сломе государственной машины), Бакунина и Кропоткина — в реальности был обусловлен стремлением установить жесткую единоличную власть под прикрытием полной перестройки властных структур. В результате из политической жизни были выброшены шесть из одиннадцати членов военного совета, осуществлявшего коллективное руководство страной после переворота 1969 года. Двое из них затем эмигрировали; одного выдали марокканские власти в период «потепления» отношений с Триполи — утверждают, что его расстреляли прямо на аэродроме.  

Ни о каком реальном правлении народа, о котором Каддафи писал в своей «Зеленой книге», разумеется, не было и речи. Впрочем, в ливийской ситуации была занятная особенность. В Джамахирии, несмотря на социалистические увлечения Каддафи (закончившиеся, впрочем, незадолго до распада СССР, на поддержку которого ливийский лидер небезуспешно рассчитывал), существовал бизнес, действовали традиционные племенные вожди, ходили на службу чиновники-профессионалы. Но все это происходило не благодаря верховной власти, а вопреки ей, несмотря на экстравагантные эксперименты революционного лидера. Не удивительно, что, когда режим зашатался, от него сразу же бросились отрекаться прежде вынужденно лояльные (а как не быть лояльным в условиях системы, близкой к тоталитарной!) племенные авторитеты, свободно говорящие по-английски дипломаты и даже еще совсем недавно послушные министры.

В отличие, например, от аскетичного алжирского лидера 60-70-х годов Хуари Бумедьена Каддафи не провел полноценной индустриализации — приоритет в промышленном развитии в период высоких цен на энергоносители (когда к тому же в отношении страны не было санкций) отдавался нефтепереработке. Зато сам ливийский лидер и его семейство аскетизмом не отличались, попадая при этом в разнообразные скандалы. То один сын Каддафи съезжает из люкса итальянского отеля, задолжав 400 тысяч евро. То другой издевается над персоналом гостиницы в Швейцарии и попадает под краткосрочный арест, после чего разгневанный отец объявил швейцарцам джихад, вывел из банков страны «нефтяные» 7 млрд долларов и отправил за решетку двух подвернувшихся под руку швейцарских бизнесменов. В результате швейцарскому президенту пришлось лично извиняться перед «царьком», чтобы вызволить из зиндана своих сограждан. Семейство Каддафи превзошло по своей скандальности семью бен Али, не говоря уже о Мубараке, хотя между ними есть и нечто общее — попытка создать неформальную династию, поиск преемника среди ближайших родственников, что сужает внутриэлитную поддержку власти.

В отличие от бен Али и Мубарака у Каддафи нет возможности для отступления. Если первый смог укрыться в Саудовской Аравии, а второго пока защищает армия (хотя эта защита уже не распространяется на банковские счета египетского экс-президента), то Каддафи не может рассчитывать на такие сценарии. Трудно найти страну, которая приняла бы столь одиозного лидера — у суровых иранских мулл, например, к нему есть серьезные вопросы в связи с загадочным делом 1978 года, когда таинственно исчез лидер ливанских шиитов Муса Садр, приехавший в Ливию по приглашению Каддафи. Религиозного лидера либо немедленно убили, либо бросили в тюрьму. Каддафи, разумеется, оба эти предположения опровергает, но ему мало кто верит. Что же до венесуэльского сценария, активно обсуждаемого в прессе, то вряд ли подполковник Чавес, которому предстоят сложные президентские выборы, захочет связываться со скандальным полковником, привыкшим разбрасываться большими деньгами — городской бедноте, которая составляет основной электорат нынешнего президента Венесуэлы, это вряд ли понравится. Зато США хотели бы встретиться с Каддафи как можно скорее — с тем чтобы задать ему вопросы о том, как отдавался приказ о взрыве на американской дискотеке в Западном Берлине в 86-м году или об уничтожении американского же самолета над Локерби в 88-м. Вариант Мубарака вообще в ливийских условиях не может рассматриваться всерьез. Степень ненависти к диктатору и его семейству столь велика, что он не может рассчитывать на то, что останется «простым гражданином» в стране, которую он десятилетиями обирал, провозглашая лозунги о народоправстве.

Однако, пойдя на расстрел собственного народа и при этом ведя себя так, будто в природе не существует спутникового телевидения и Интернета (и, следовательно, можно скрыть преступления за «железным занавесом»), Каддафи противопоставил себя практически всему международному сообществу. Лига арабских государств, состоящая вовсе не из классических демократий, приостановила участие Ливии в своей деятельности. Верховный комиссар ООН по правам человека Наванетхем Пиллэй назвала действия Каддафи преступлением против человечности. Даже российский МИД, обычно не слишком склонный защищать демократические ценности, призвал ливийские власти отказаться от применения военных средств в целях разгона демонстраций — и это несмотря на заинтересованность в поставках вооружений для ливийской армии.

На что же рассчитывал Каддафи? Понятно, что на силу, причем не разбежавшейся полиции и колеблющейся армии, а спецподразделений, «замаранных» своими предыдущими деяниями настолько, что они готовы выполнить любой приказ, вплоть до кровавой бойни. На шантаж мирового сообщества — возможный взрыв трубопроводов. А еще на доходящий до цинизма прагматизм ряда западных стран. В первую очередь Италии, которая импортирует из Ливии четверть потребляемой нефти и треть газа. Сильвио Берлускони обязался вложить в ливийскую экономику 5 млрд долларов — в качестве репараций за преступления итальянских колонизаторов против ливийского народа. Интересно, что почти сразу после прихода Каддафи к власти вся собственность граждан Италии в Ливии была конфискована, а их самих выставили из страны, но при подписании договора Берлускони об этом не вспомнил. Для него было важнее другое — бесперебойные поставки энергоносителей, борьба с нелегальной иммиграцией из Африки и — далеко не в последнюю очередь — совместные проекты с участием итальянских компаний, реализуемые на «репарационные» миллиарды. Однако на Западе у цинизма есть свой ограничитель — общественное мнение, которое настроено однозначно против самого одиозного арабского диктатора. Неудивительно, что министр иностранных дел Италии Франко Фраттини назвал деяния Каддафи жутким массовым убийством. А тоже весьма прагматичный Николя Саркози уже потребовал ввести санкции против Ливии: в следующем году во Франции предстоят президентские выборы, и идти против доминирующих настроений он не может. Так что эта карта Каддафи, похоже, бита.

Впрочем, особого выбора у ливийского лидера нет. Загнанный в угол, Каддафи сделал те ставки, которые у него еще есть — возможно, последние для его режима.

Ежедневный Журнал