Кандидатская и ее харьковский и сибирский триумф

В начале 1963 года заведующий кафедрой позвал меня к себе и, как обычно, начал в манере, только ему свойственной:

— Ваш отчет по работе для ВЧ (назвал номер военной части) тянет на докторскую, а вы и кандидатскую не сделали. Пора этот вопрос закрыть. Так как дело секретное, писать придется в первом отделе. Думаю, что с вашей прытью двух недель вам хватит.

— Александр Николаевич, вы же знаете, что я ценю ваш юмор, а иногда и подражаю вам. Месяца два мне надо…

— Сойдемся на месяце, и точка!

Так и сошлись. За месяц я написал, а еще через два месяца защитил кандидатскую диссертацию. После этого Писаревский практически ежедневно напоминал, что у меня хватает материала на докторскую и что я обязан ее писать. Я не спорил и даже делал кое-какие наброски.

Тема моей кандидатской диссертации давно перестала быть секретной, поэтому нечего ее скрывать. Она звучала так же, как и заказанная нам по договору работа, — «Физические принципы обнаружения разведывательных приемников». Да и сам метод обнаружения приемника в выключенном состоянии был не дюже хитрый. Как в случае большинства приборов ядерной электроники, которые мы разрабатывали, посылался зондирующий сигнал, регистрировался и анализировался отклик на него. В данном конкретном случае зондирующим был радиочастотный сигнал в том диапазоне, для которого приемник предназначен.

Почти все наши разработки были итогом коллективных усилий, если хотите, коллективного мозгового штурма, напоминающего телевизионную игру «Что? Где? Когда?». Только вопросы придумывали не умники, а ставили заказчики. Судьба работы с обнаружением приемников — иная, это тот случай, где именно меня осенило перед сном, и я утром бежал на работу, чтобы как можно быстрее проверить собственную идею на практике. Оказалось, я напрасно боялся, что кто-то другой успеет сделать что-то подобное раньше меня. То, что лежит на поверхности, замечают, оказывается, не сразу. Судьба моей находки 1962 года тому подтверждение. Американцы сообщили в журнале Electronics о сущности нового (для них!) принципа обнаружения радиоэлектронных устройств лишь в 1974 году.

Году в 1980-м я приехал в Харьков в очень уважаемый институт к очень уважаемому академику. Не называю институт и имя ученого по той простой причине, что мои воспоминания о нем могут быть вырваны из текста и неуважительно по отношению к нему истолкованы. А он для меня был и остается непререкаемым авторитетом. Его ответ на мою просьбу поначалу меня смутил.

— Вы зачем ко мне приехали, за отзывом?

— Если вы сочтете возможным его дать.

— Да вы же отпетый мерзавец…

Здесь академик сделал паузу и смотрит на меня, но с усмешкой и явно дружелюбно. Значит, шутит! А вдруг нет? Молчу. А он продолжает:

— Да, да! Отпетый. Мы здесь заявили, что это невозможно, а вы сделали. Это первый случай в моей жизни, когда я признаю свое научно-техническое поражение. Все-таки и от секретности бывает прок. Хорошо, что это не попало на страницы научных журналов. Отзыв я вам, конечно же, дам и сделаю это с удовольствием.

И здесь я понял, что академик знает мою давнюю работу и предложенный мною метод.

Но это не последняя деловая реакция на мою находку 1962 года. В 1997 году звонит мне ректор Томского университета систем управления и регулирования (ТУСУР) профессор Иван Николаевич Пустынский. Мы давно с ним сотрудничаем, сделали немало совместных работ, давно на «ты».

— Станислав, я послал тебе приглашение на праздник 50-летия радиотехнического образования в Сибири. Билеты на самолет к нам и обратно тебе тоже отправили. Ты наш желанный гость хотя бы потому, что мы до сих пор используем твой учебник, плюс здесь несколько здравствующих твоих кандидатов наук. Но не это главное. Обязательно приезжай. Будешь приятно удивлен. Я договорился о твоем визите на завод, который по сей день клепает твою разработку.

Я и понятия не имел, что кто-то может в 1997-м «клепать мою разработку», так как с 1991-го перестал профессионально заниматься и физикой, и радиоэлектроникой. Но оказалось, что действительно клепают, т.е. производят на заводе разработку даже не конца 80-х, а начала 60-х. На томском заводе я увидел симпатичный прибор — конструкторское воплощение моего макета, детально описанного в отчете 1962 года, предшествовавшем моей кандидатской диссертации. Узнал, что прибор давно используется в армии.

Лучшего момента, чтобы «тряхнуть стариной» и показать, что есть еще порох в пороховницах и я еще не совсем потерял ориентацию в радиоэлектронике, придумать было нельзя. И я разразился речью, перешедшей в лекцию для профессионалов, с которыми мы на редкость хорошо понимали друг друга.

— Дорогие мои! Старая советская секретность не всегда и не во всем шла на пользу делу. Года через три после сдачи имеющегося у вас моего отчета я, работая над докторской диссертацией, предложил иной способ обнаружения. Он более чем на порядок, раз в 30—40, чувствительнее метода нелинейного переизлучения, на котором базируется выпускаемый вами прибор. Если у вас есть желание и терпение, я за 10—15 минут расскажу вам его суть…

1997 год. Томск, у ректора ТУСУР профессора И.Н.Пустынского.

Были и желание, и терпение, и в сути метода разобрались мы достаточно быстро. Поругали существовавшие ранее порядки. Выразили опасение, что вряд ли что-нибудь изменилось в подобного рода делах в лучшую сторону и в России, и в теперь уже независимой Беларуси.

Лишь только я завершил выступление, меня попросили зайти в дирекцию к городскому телефону. Звонил ректор профессор Пустынский.

— У проходной завода тебя ждет автомобиль академика Месяца — шефа Института физики атмосферы. Он хочет показать тебе институт. Езжай к нему, скажу тебе честно, что мало кто был удостоен такого его приглашения. В институт этот вообще попасть весьма трудно.

— Спасибо, я очень рад. Кое-что знаю о Геннадии Андреевиче, но боюсь, что очень мало. Не попасть бы впросак.

— Не бойся, он мужик настоящий, сам увидишь. В 70-е годы он был профессором нашего института, тогда ТИАСУРа — Томского института автоматизированных систем управления и радиоэлектроники.