Станислав ШУШКЕВИЧ

Про мой род и нашу элиту

Редакционная ремарка "НВ". Предваряя публикацию мемуаров С.С.Шушкевича, мы подчеркиваем, что не все главы увидят свет на газетных страницах — в полном объеме они появятся в книге, которая готовится к печати. А потому, уважаемые читатели, опускаем часть из них (о том, как автору работалось в Минском радиотехническом институте, Белорусском государственном университете…) и переходим к временам более поздним. Оригинальное название публикации в газете - "Наброски первого".

Начало публикации: "Народная Воля" №9-10 (3548-3549) (№246) от 18 января 2012 г., окончание №33-34 (3572-3573) (№246) от 28 февраля 2012 г.

Деды, родители, семья

До 1997 года я очень гордился своим "рабоче-крестьянским" происхождением. Отец моей матери Людвиг Романовский работал железнодорожником на Любаво-Роменской дороге. Он умер, когда мне не было и трех лет, но я его помню! Точнее помню его сапоги, край которых мешал мне сидеть у него на коленях, после того как я опрокинул в нашем саду на свою голую ногу раскаленную самоварную трубу. Дед успокаивал меня и говорил, что если бы я, как он, был в сапогах, то труба бы меня не обожгла.

Мой дед Людвиг Антонович.

Соседки нередко говорили его вдове - моей бабушке:

- Франтишка, ты счастливый человек, прожила с Людвигом интересную жизнь, родила 12 детей, была женой хорошо зарабатывающего человека - кондуктора.

Бабушка их поправляла:

- Обер-кондуктора!

Что такое "обер", я понял сравнительно поздно, а до того считал деда очень важным большим начальником. Реалии же были простыми: дед в любую погоду - хорошую и ненастную - ездил с керосиновым красным фонарем в хвосте товарного поезда.

Хорошо помню главную драгоценность дедовского наследства - карманные часы "Буре" в чугунном корпусе. Бабушка очень ими дорожила и берегла как реликвию, но во время фашистской оккупации поменяла их на хлеб и кусочек сала для меня и сестры. Такие часы были только у железнодорожников-машинистов. Дед получил их в награду за то, что смело действовал, когда несколько вагонов случайно оторвались от товарного состава и остановились. Дед с фонарем побежал в сторону, противоположную движению, и предотвратил аварию - остановил следующий поезд.

Трое из двенадцати бабушкиных детей умерли в детстве. Остальные выросли и оказались разбросанными по Беларуси, России, Литве и Польше.

1949 год. Моя бабушка Франя, фотографировал сам.

Судьба некоторых из них оказалась трагической. Младшая - Ядвига - окончила педагогический институт и работала учительницей в школе на станции Красный Берег. Во время оккупации ее муж - Семен Караваевский - был командиром партизанского отряда. Она, будучи беременной, находилась дома и, увидев полицаев, спряталась на чердаке, не успев захватить с собой теплую одежду. Полицаи это поняли и отбросили лестницу-стремянку от чердачного проема. Тетя Ядя, слезая без лестницы, свалилась, сильно ушиблась и умерла, оставив круглыми сиротами троих детей, так как муж ее тоже погиб через несколько дней.

В конце второго тысячелетия моя сестра разыскала документ, согласно которому в 1912 году наш дед Людвиг был восстановлен в дворянском звании. Хорошо, что это произошло в постсоветское время, а то ведь могла случиться очередная кампания борьбы с наследниками потенциальных противников казарменного коммунизма.

Дед и бабушка со своей младшей дочерью Ядвигой.

Знаю только одно, что дед мой был простым тружеником. Все, что было сделано его руками, заслуживало самой серьезной похвалы: просто, прочно, надежно. Он, как и бабушка Франя, считал труд источником благополучия и не относился свысока ни к какой работе. Когда у деда ухудшилось здоровье, он пошел работать банщиком. Простым банщиком в общественной бане: принимал и выдавал одежду и тазики, убирал моечное отделение и раздевалку. Бабушка Франя до 91 года ходила с мешком за травой на пустырях и стройках для своей козы, молоко которой оставалось ощутимым подспорьем в нашем семейном бюджете.

1912 год. Свидетельство о восстановлении деда Людвига "в потомственном дворянском достоинстве".

Деда со стороны отца - Петра Иосифовича Шушкевича - помню с начала войны. Его жена Розалия Викентьевна умерла, когда мне не было и двух лет. У них тоже была многодетная семья, и ее члены тоже оказались разбросанными по всему СССР.

Зиму 1941-1942 годов я провел у деда Петра в деревне Щитомиричи в 14 километрах, как считалось тогда, от Минска. Непосредственно перед началом войны дед завершил строительство нового дома с большими окнами и деревянным полом - самого близкого строения в деревне от дороги Минск-Слуцк. По-видимому, именно поэтому оккупанты деда с семьей из дома выгнали. Дед вернулся в хату - старый дом, основательно прогнивший с глинобитным полом и двумя маленькими окнами.

В центре одной общей для всех комнаты стояла большая русская печь. Бабка Вера - женщина, на которой дед женился в 1939 году, пекла вкуснющие блины из теста, замешиваемого вечером перед днем выпечки из ржаной муки на закваске. Закваской служила часть теста, оставленного в деревянной дежке от предыдущей выпечки.

1949 год. Своим "Комсомольцем" я сфотографировал деда Петра.

Один раз в 12-15 дней бабка Вера выпекала на той же закваске хлеб. После того как печь была основательно протоплена, она бросала на чисто выметенный специальным веником печной под увесистые комки теста овальной формы, похлопывала по ним деревянной лопатой и закрывала печную заслонку. Через час-полтора комки превращались в большие черные буханки хлеба. И сколько бы ни убеждали меня, что сейчас можно купить хлеб более вкусный, я не верю.

В городе в ту зиму было очень голодно, а в деревне довольно сытно. Часто на завтрак были блины. На обед - крупник, борщ или щи, заправленные шкварочками, краюха хлеба и кружка молока на ужин.

Дедовы книжки остались в новом доме, куда входить было запрещено, а сюда, в старый, он сумел забрать только самое нужное - календари колхозника за добрый десяток лет, библию на церковнославянском и журналы "Пчеловодство", тоже лет за десять. Все это нужно было деду, убежденному мичуринцу, сад и пасека которого славились далеко за пределами деревни Щитомиричи. Но его книжки меня мало увлекали.

1912 год. Моя бабушка Розалия и дед Петр со своими детьми Броней, Стасем (мой отец), Бронисем и Вацлавом (впереди всех).

1933 год. Моя мать - Елена Романовская.

Мои родители - мать Елена Романовская и отец Станислав Шушкевич - были интеллигентами в первом поколении, детьми белорусских крестьян, но, как позднее выяснилось, и обедневшей шляхты. Они учились в одной университетской студенческой группе и получили дипломы филологов с правом преподавания белорусского, русского и польского языков. Оба довольно успешно занимались писательской деятельностью и были приняты в Союз писателей СССР: мать - в 1934 году, отец - в 1935-м.

В то время мои родители искренне верили, что в Советском Союзе строится самое справедливое общество на Земле. Фактически они воспевали социалистический строй и учили ненавидеть его врагов - рифмовали иллюзии, как скажет позднее уважаемый журналист.

Членский билет матери подписан Максимом Горьким, сохранился и является семейной реликвией. Отцовский билет конфисковали при аресте в конце 1936 года, когда он был осужден как "враг народа".

1966 год. Мой отец - Станислав Шушкевич.

После ареста отца мать мгновенно была уволена с работы в радиокомитете как политически неблагонадежная и потеряла возможность заниматься литературной деятельностью. Она была вышвырнута из белорусского отделения Союза писателей СССР и исключена из комсомола на комсомольском собрании, которое вел комсорг Аркадь Кулешов. Главным аргументом для исключения послужила заполненная ею перед началом собрания анкета, в которой в графе "семейное положение" она написала "замужняя".

- Не может считаться комсомолкой та, которая считает своим мужем врага народа, - подытожил итоги собрания Аркадь Кулешов.

Везде в Минске матери отказывали в приеме на работу. Отчаявшись, она пошла в КГБ, пробилась на прием к какому-то клерку и заявила:

- Я отсюда никуда не уйду. Забирайте и меня в тюрьму, так как я нигде не могу устроиться на работу и мне нечем кормить сына и мать, не имея никаких денег.

Клерк, как рассказала через много лет мама моей сестре Ире, уже ставшей взрослой, оказался на редкость вежливым. Назначил время, когда мать должна была прийти к нему на следующий день, и добавил:

- Идите домой, не делайте никаких глупостей, приходите, как договорились.

Днем позже он сказал маме, что  школе №17 нужен преподаватель русского языка и литературы старших классов и что ее диплом позволяет устроиться на эту должность. В тот же день мать была принята на работу.

Такой поворот дел оказался для матери радостным (есть работа - будет зарплата) и грустным, требующим титанического напряжения, так как до этого времени и на радио, и в писательской практике она использовала только белорусский язык и польский и, соответственно, лучше, как ей казалось, знала белорусскую и польскую художественную литературу, чем русскую. Во-вторых, 17-я школа была в добрых шести километрах от места проживания матери, а трамвай ходил тогда с большими перебоями, и, боясь опоздать, мать добиралась до места работы пешком.

О том, что мать была очень хорошей учительницей русского языка и литературы в средней школе №17 города Минска, не раз говорили мне ее бывшие ученики. В их числе и известный кардиолог, академик НАН РБ Георгий Иванович Сидоренко. Он и не догадывался, что преподавание русского языка и литературы требовало от нее большой и нелегкой ежедневной подготовки. Прививая своим ученикам любовь к великой русской литературе, мать сделала все, чтобы я не пошел по стезе гуманитарных наук, так как была уверена, что в этом случае меня ждет судьба отца.

В 1954 году отец был полностью реабилитирован и в 1956 году возвратился из Сибири в Минск. В этом же 1956 его я стал выпускником физико-математического факультета Белорусского государственного университета.

Отец не затаил ни обиды, ни желания мстить тем, кто бесчеловечно с ним обошелся, но отыскал осудившего его судью и посоветовал ему уволиться с занимаемой должности, что тот незамедлительно сделал. Мне же он все время говорил, что коммунистическая идея - самая прекрасная в мире и что нужно лишь следить за тем, чтобы к руководству под видом приверженцев коммунизма не пробирались негодяи. Романтиком был отец. В моем понимании, все стало на должное место лишь после перестройки и гласности. Только за год до смерти, как мне показалось, отец осознал порочность коммунистической идеологии.

Самым надежным и верным мне человеком всегда была моя сестра Ирина. Она окончила физический факультет Белорусского государственного университета и всю трудовую деятельность связала с одним заводом. Полная мне противоположность, она никогда никого не осуждает, никогда ни с кем не ссорится, умеет договориться, как говорят, с самим чертом, даже в мелочи не поступаясь своей человеческой гордостью и своим человеческим достоинством.

Я по-доброму ей завидую.

Две Ирины - моя сестра и жена.

Время бежит. Вчерашняя малышка - моя внучка Стася - стала студенткой. То, чем дед так и не овладел по-человечески, она освоила, играя и балуясь. Бегло болтает по-английски, говорит по-польски, по-итальянски, по-немецки.

Дочь восполнила пробелы в нашем семейном музыкальном образовании - окончила консерваторию. Жена постоянно "мстит" мне за первую в ее жизни четверку, которую она получила, сдавая мне экзамен на третьем курсе. До этого у нее были только пятерки. Заставляет меня выключать телевизор во время завтрака, есть без соли, утверждая, что все это идет мне на пользу. Светлой памяти тесть - участник Сталинградской битвы, танкист - и теща никогда не знали лучшего занятия, чем забавляться с внуком - моим сыном. Мальчику это тоже очень нравилось, он платил им любовью. Только один раз в жизни я видел, как мой сын безудержно плачет. На похоронах деда Кузьмы он нес подушечку с дедовыми наградами и без перерыва поливал их слезами.

Сын Станислав был любимчиком тестя и тещи. Сейчас - почти бизнесмен.

Безумно любил внука и другой дед - мой отец. Он реже с ним встречался, так как жил довольно далеко - в другом районе города Минска. Но когда встречались - их было трудно разлучить.

1985. Мой отец с внуком - моим сыном Станиславом.

- Никогда больше никуда на заработки не поеду. Буду работать здесь, в Беларуси.

О себе: хронология и статистика

Я родился 15 декабря 1934 года в Минске. В 1951-м с медалью окончил среднюю школу, в 1956-м - физико-математический факультет университета, в 1959-м - аспирантуру Института физики Академии наук БССР. В 1963 году защитил кандидатскую диссертацию, в 1970-м - докторскую, в 1972-м стал профессором, в 1982-м - Заслуженным деятелем науки и техники Белорусской ССР, в 1986-м получил Государственную премию, в 1988-м - премию Совета Министров СССР, в 1991 году избран членом-корреспондентом Национальной академии наук.

Под моим научным руководством защищены 33 кандидатские диссертации по физико-математическим и техническим наукам. Являюсь автором более 150 научных работ, двух учебников и нескольких учебных пособий для университетов, семи монографий, вместе с соавторами - 73 изобретений. В советские годы был визит-профессором в престижных зарубежных университетах - Люблянском (Югославия), Ягеллонском (Польша), Йенском (ГДР), где читал лекции по ядерной электронике и радиоспектроскопии. Участвовал во многих научных конференциях и симпозиумах мирового уровня.

В 1966 году был назначен проректором по научной работе Минского радиотехнического института, в 1970-м возвратился в университет, где в 1972-м стал заведующим кафедрой ядерной физики и мирного использования атомной энергии. Название кафедры подчеркивало, что обучаемые на ней иностранцы, а их за время моей работы прошло через кафедру около 300, изучают ядерную физику для мирной деятельности.

В 1985 году, оставаясь заведующим кафедрой, был назначен проректором по науке Белорусского государственного (тогда - имени В.И.Ленина) университета.

Сразу же после катастрофы в Чернобыле, когда сущность произошедшего тщательно скрывалась, мы зафиксировали высокий уровень радиации окружающего воздуха и произвели анализ спектра радиоактивного излучения, позволивший однозначно утверждать, что где-то на ядерном реакторе случилась крупная авария.

Реакция на последовавшие за этим мои обращения к руководителям Академии наук и Совета Министров БССР была типично советской: "Не сейте панику, ничего серьезного не случилось!" По-видимому, именно это подтолкнуло меня перейти от обязательной для советских работников формальной общественной работы к серьезной, а позднее и к общественно-политической и политической деятельности. Нелепое поведение советских чиновников, руководствовавшихся указаниями партийного руководства, а не рекомендациями профессионалов, ведущее к непоправимому пагубному воздействию на здоровье людей, не могло не вызвать справедливого возмущения. Я и сотрудники кафедры сочли своим гражданским долгом разъяснять везде и всем суть произошедшего и пропагандировать методы и способы наименее болезненного преодоления последствий ядерной катастрофы.

Через три дня после чернобыльского взрыва - 29-30 апреля 1986 года - я открыл для свободного посещения двери одной из лабораторий руководимой мною кафедры, где сначала сотрудники университета, а затем и кто угодно, могли проверить уровень радиоактивности вещей, одежды, а вскоре и пищевых продуктов. Возможность осуществления последних измерений была в то время в Беларуси большой редкостью, но оборудование лабораторий нашей кафедры и высокая квалификация ее сотрудников позволили сделать это мгновенно.

В 1989 году меня избрали народным депутатом СССР. На съездах в Кремле вошел в состав межрегиональной депутатской группы (МДГ), в числе сопредседателей которой были Б.Н.Ельцин и академик А.Д.Сахаров. Главной целью МДГ было прогрессивное мирное реформирование СССР в правовое демократическое государство с рыночной экономикой.

В 1990 году я был избран депутатом Верховного Совета БССР, а затем - первым заместителем Председателя Верховного Совета БССР. Сразу же осудил как попытку государственного переворота с целью коммунистического реванша августовский путч 1991 года в Москве (ГКЧП) и выразил поддержку Б.Ельцину.

В начале сентября 1991 года белорусский парламент избрал меня на высшую служебную должность страны - Председателя Верховного Совета БССР.

В начале декабря 1991 года, видя несостоятельность попыток возродить СССР и придать ему "человеческое лицо", я собрал в Беловежской пуще лидеров РСФСР, УССР и БССР совместно с главами и компетентнейшими членами правительств, экспертами. Цель - совместный поиск выхода из напряженной внутренней экономической ситуации в Беларуси и соседних республиках. Там, в пуще, всем нам стало абсолютно ясно, что без правдивой документальной констатации реального состояния дел никакие прогрессивные преобразования немыслимы. Участники встречи сочли невозможным внять единодушным рекомендациям ведущих политиков крупнейших стран мира и идти по пути, настоятельно предложенному в знаменитой речи Буша-старшего в Киеве в октябре того же 1991 года. В своей речи, названной журналистами "котлетой по-киевски", он настоятельно призывал "отказаться от национализма" и оставаться в составе Советского Союза. В Беловежской пуще было решено официально признать то, что имеет место. Признать, что СССР как геополитическая реальность и субъект международного права не функционирует как нормальное государство, иными словами - прекращает свое существование. Мы постарались найти наиболее плотную форму взаимоуважительного сотрудничества составных частей СССР и преобразовать его в Содружество Независимых Государств (СНГ).

Впоследствии неоднократно подчеркивалось и стало сейчас общепризнанным, что именно там, в Беловежской пуще, был разработан, согласован и подписан документ, предотвративший силовой метод выделения из состава СССР новых независимых государств, предотвращен кровавый вариант неизбежного разделения страны на самостоятельные государства типа югославского. Сразу же по возвращении в Минск мне удалось убедить парламент ратифицировать Соглашение об образовании СНГ.

На встрече в Беловежской пуще я заявил о согласии Беларуси вывести со своей территории все стратегическое и тактическое ядерное оружие безо всяких предварительных условий и компенсаций, так как отлично понимал, что наличие ядерного арсенала в Беларуси - реальная угроза существованию белорусов как нации. Все необходимые межгосударственные соглашения по вопросу вывода ядерного оружия были незамедлительно подписаны Беларусью, и до конца 1995 года все это оружие покинуло Беларусь.

Летом 1993 года старая партийная номенклатура оправилась от страха, порожденного разгромом августовского путча 1991 года, пришла в себя и попыталась снять меня с должности высшего должностного лица Беларуси, но тогда при голосовании в парламенте ей не хватило шести голосов. В январе 1994 года ей это удалось.

В 1995 году я был снова в первом туре избран депутатом Верховного Совета Беларуси. В 1997 году Лукашенко, воспользовавшись помощью высших российских руководителей Селезнева, Строева и Черномырдина, попрал Конституцию и ликвидировал законно избранный парламент.

Рулевые нынешней власти испытываюет ко мне патологическую ненависть: лишили меня законной пенсии, не позволяют принять на какую бы то ни было работу в Беларуси.

Пришлось по-новому научиться зарабатывать на жизнь, читая за рубежом лекции преимущественно по политологии. Пока есть здоровье, не отказываюсь от приглашений. Побывал в известнейших университетах США, России, Польши, Украины, Южной Кореи, Франции, Японии, Швеции, удостоен звания почетного доктора (honoris causa) в четырех зарубежных университетах. С 1997 года являюсь председателем Центральной Рады партии "Белорусская социал-демократическая Грамада".

6 июня 2010 года. Президент Литвы Даля Грабаускайте вручила мне орден "Крест Витаутаса".

Получил ряд престижных международных наград за деятельность, направленную на демократизацию и уважение прав человека. В 1997-м - Международную премию имени Пилипа Орлика, в 2005-м - премию имени Яна Новака Ёзераньского в Польше. В июне 2010 года награжден высшим орденом Литовской Республики за содействие демократическим преобразованиям в Литве в 1989-1994 годах.

6 июня 2010 года. Президент Литвы Даля Грибаускайте вручила мне орден "Крест Витаутаса".

Меня не покидает надежда преобразовать диктаторскую Беларусь с предводителем, руководствующимся преимущественно инстинктами, в государство, достойное ее народа. Преобразовать эволюционным путем, как поступили с СССР.

Беларусь, белорусы, элита

Та история Беларуси, которую доводили в школе и вузах до людей от поколения моих родителей до поколения моих детей, имеет мало общего с истинной историей моей страны. Однако, застряв в головах трех-четырех поколений, она и сегодня определяет мировоззрение большинства граждан страны. Поэтому расскажу кратко о том, как я понимаю основные вехи истории Беларуси сегодня.

Становление белорусской государственности началось в конце первого тысячелетия. Город Полоцк как центр княжества упоминается в летописях с 862 года. Интересная дата! Годом ранее - в 861-м - русские констатировали собственную несостоятельность, неумение наладить управление новгородским княжеством и пригласили княжить варягов. С той поры Россия испытывает комплекс неполноценности в деле государственного строительства. Лишь один раз - 12 июня 1991 года - российским народом был избран русский руководитель российского государства - президент Борис Николаевич Ельцин. Но даже его титанического здоровья и выносливости не хватило, чтобы утвердить такой подход на последующее время. Испытывающие комплекс неполноценности слились в единстве и заставили президента назначить преемника, а тот, воспитанный и обученный в старых имперских властных традициях, повернул все в прежнее русло. Сегодня административный ресурс, а не народ, определяет, кому править Россией.

Беларусь, увы, не является сегодня примером достойной государственности. Одна из главных тому причин - российское вмешательство в 1996 году с целью сокрушить белорусский парламентаризм и наделить Лукашенко диктаторскими полномочиями. С самовлюбленным примитивом российской власти проще с выгодой для себя решать вопросы, чем с избранным народом парламентом.

Белорусы являются наследниками политических традиций одного из исторически великих европейских, средневековых государств - Великого Княжества Литовского (ВКЛ). Но сегодня многие в Европе ошибочно отождествляют с наследниками ВКЛ прежде всего литовцев, хотя долгое время белорусский язык был в ВКЛ государственным, а литовский - никогда. На старобелорусском языке написан Статут Великого Княжества Литовского - своего рода конституция ВКЛ. Белорусскому христианству исполнилось 1000 лет.

Московские цари, благословляемые православными патриархами, многократно ходили на Беларусь войной, грабили, уничтожали, жгли, оставляя после себя руины и пожарища. Российское дворянство пополняло ряды своих крепостных сотнями тысяч трудолюбивых белорусских крестьян. Даже "тишайший" (согласно В.В.Ключевскому) и "добрейший человек славной русской души" - царь Алексей Михайлович - умудрился во время 13-летней войны с Речью Посполитой (1654-1667 гг.) убить или же угнать в безвозвратный плен более 50% трехмиллионного тогда края - 1.550.000 человек. По иным оценкам, потери составили 1.800.000 человек. Четверть и более населения потеряла Беларусь в войне Петра I со шведами, в кампанию похода Наполеона в Россию, во время Первой и Второй мировых войн.

Чуть более 200 лет назад, после трех разделов Польши территория Беларуси попала в состав Российской империи. Белорусский язык был запрещен, восстания белорусов против российских поработителей были потоплены в крови.

Ослабление антибелорусского прессинга произошло в начале 1900-х годов, когда революционное движение России стало угрожать монархии. Тогда в столице белорусской культуры - городе Вильне, в который после сталинского передела границ в 1939 году из Каунаса была перенесена столица Литовской ССР, - начала издаваться белорусская газета "Наша Ніва", печатались белорусские книги, учебники, календари.

25 марта 1918 года была создана Белорусская Народная Республика (БНР). Ее признали Армения. Австрия, Грузия, Латвия, Литва, Польша, Турция, Украина, Финляндия, Чехословакия, Эстония. Произошел обмен консульствами между БНР и Украинской Народной Республикой. День создания БНР стал днем возрождения современной белорусской государственности.

БНР незамедлительно разрушили большевики и сразу же - 1января 1919 года - создали Белорусскую Советскую Социалистическую Республику (БССР), ставшую в 1922 году одним из учредителей СССР.

После кратковременного, в 20-е годы, ослабления гонений на все белорусское большевики под флагом борьбы с национализмом и контрреволюцией приступили в начале 30-х годов к истреблению белорусской интеллигенции. В 1937-1939 гг. были уничтожены и сосланы десятки тысяч наиболее просвещенных, образованных белорусов. Документально подтверждено, что только поэтов, писателей, публицистов, филологов, историков, писавших на белорусском языке, было расстреляно более 370. По столько же "пишущих интеллигентов" было расстреляно в Украине и в России, в которых население было тогда соответственно в 5 и в 15 раз больше, чем в Беларуси. В годы Второй мировой войны погиб каждый четвертый из 10 миллионов жителей Беларуси.

Политические репрессии в Беларуси в первые годы советской власти отличались особой тщательностью и целенаправленностью. Московские эмиссары уничтожили большую часть белорусской национальной интеллигенции - более 90% ее интеллектуальной элиты, а также наиболее грамотных и талантливых представителей белорусской партийно-советской номенклатуры. Чистки следовали одна за другой. На место Червякова, Игнатовского, Криницкого приходили Мясникян, Берман, Цанава, Гамарник, Гей...

В послевоенные годы тактика дебелорусизации видоизменилась. Благодаря трудолюбию, организованности и дисциплинированности белорусских крестьян и горожан Беларусь быстрее других республик, включая прибалтийские, вышла на высокий по меркам СССР уровень социально-экономического развития. Но предшествовавшие репрессии и чистки плюс самые большие в пересчете на одного жителя потери в войне - погиб каждый четвертый - роковым образом сказались на готовности населения к восприятию идей правового и национального государства, гражданского общества. Большинство жителей республики воспринимало коммунистическое руководство и советскую власть не как модифицированное колониальное господство России, а как часть собственной истории. Военные со всего СССР, уходя на пенсию, предпочитали селиться в Беларуси, не находя в ней неприязни по национальному вопросу в отличие, например, от трудно скрываемого пренебрежения ими коренного населения Литвы, Латвии, Эстонии.

Правящая номенклатура Беларуси после 1945 года все более разбавлялась мигрантами, потеряла опыт самостоятельного государственного управления. Советские белорусы стали на просторах бывшего СССР самыми советскими людьми, более советскими, чем русские, и испытывали по этому поводу нескрываемую гордость. Но даже в номенклатурной среде продолжалось удаление наиболее способных, патриотически ориентированных по отношению к Беларуси, трудолюбивых партийных функционеров. Их просто-напросто переводили на работу в Москву или на более высокие должности в других местах СССР. Там они быстро ассимилировались, проникались великодержавной идеей и нередко становились более ярыми шовинистами, чем их российские наставники. К началу горбачевской перестройки правящие круги Беларуси в большинстве своем были настроены антинационально. Любое проявление белорускости воспринималось как некий рудимент прошлого.

Белорусское крестьянство досоветского периода хорошо описал архиепископ Афанасий Мартос, бывший епископ Витебский и Полоцкий: "Белорусские крестьяне всегда отличались трудолюбием, выносливостью и любовью к своим семействам. Эти качества сильно привязывали их к родным очагам и удерживали от отъезда в другие края для поиска труда и поселения... По природе белорусские крестьяне миролюбивы, терпеливы и благожелательны. Благодаря таким качествам соседи жили в мире, в праздничные дни навещали друг друга, а в беде взаимно помогали".

В советское время вековой быт и народный характер белорусов сильно изменился под влиянием соответствующей пропаганды, а вместе с этим изменилась психика и мировоззрение белорусского селянина. Создан новый тип человека, мало чем похожий по своему духовному облику на прежний, традиционный вековой. Белорусская деревня под советской властью изменила свое лицо до неузнаваемости.

Большинство руководителей республики присылались из Москвы и послушно выполняли ее волю. Московские выдвиженцы умело сталкивали между собой представителей различных кланов: минский с гродненским, гомельский с брестским и так далее. Горбачевские перестройка и гласность, обнажив эти процессы, ускорили крах верхних эшелонов партийной номенклатуры в Беларуси.

Той пестрой смеси, которую логично считать политической элитой Беларуси, присущ комплекс неполноценности: она не активна в отстаивании права на историческое существование белорусской культуры, цивилизации, государственности. Ее представители в лучшем случае относят к категориям мифологии Евфросинью Полоцкую, Кирилла Туровского, Франциска Скорину, Сымона Будного, Симеона Полоцкого, понаслышке знают о придворных театрах Радзивиллов, Сапегов, Огинских, о театре Зорича в Шклове. Отдельные ее представители лишь по хрестоматиям советского периода знакомы с творчеством Максима Богдановича, Янки Купалы, Якуба Коласа, Владимира Короткевича, Василя Быкова.

Исключением из большинства, руководствующегося описанным подходом, стали граждане, создавшие в 1988 году Белорусский Народный Фронт (БНФ). Они попытались очистить историю Беларуси от советских, коммунистических и прочих извращений. Вначале им это удавалось. Но опытная старая партийная номенклатура сумела их победить на сравнительно честных парламентских выборах 1995 года, а впоследствии практически вытеснить из игры на  политическом поле.

Немалую роль в национальном, культурном и духовном возрождении страны могла бы сыграть белорусская творческая интеллигенция. Однако люди, причисляющие себя к этой категории граждан, в большинстве своем пассивны. Они не предложили взамен навязанного советской системой "морального кодекса строителя коммунизма" новую систему базовых гражданских ценностей и морально-нравственных ориентиров.

За редчайшими исключениями в белорусской художественной литературе, кинематографе, живописи практически отсутствует историко-героический жанр, хотя историческая наука дала для подобного рода творчества богатейший фактический материал. Белорусский писательский корпус, деятели белорусского образования и белорусской культуры стесняются упоминаний о нашей более древней, чем российская, государственности, более давнем статусе белорусских  городов, более раннем и более демократичном писаном праве, книгопечатании, опередившем российское на 50 лет, но с верноподданническим рвением изыскивают аргументы, оправдывающие поработителей белорусов типа Суворова и палачей типа Муравьева-вешателя.

Для большинства белорусских писателей история своей страны вообще начинается со Второй мировой войны или в лучшем случае со времен русской революции 1905 года. Тем самым они невольно продолжают работать на укрепление советской ментальности, а не пытаются воспитать в молодом поколении законное чувство гордости за свое Отечество и устойчивое стремление сделать свою Родину современным независимым процветающим европейским государством.

Большинство представителей писательского корпуса и сегодня не блещет сколь-нибудь ощутимой политической грамотностью. Без устали поучая, они не пытаются разобраться в азах политологии даже на уровне учебников современной средней школы. При этом на редкость дружно сошлись во взглядах и те, кто за прежнюю критику советских реалий по инерции пригрет западными грантами, и те, кто по-прежнему с "коммунистической убежденностью" восславляет реальную власть, и те, кто был уверен, что преуспеет в бизнесе, но не поднялся выше уровня заурядности в этом, как оказалось, весьма трудном деле. Во всех своих сложностях эти "инженеры человеческих душ" считают виновными оппозицию и народ. Они противодействуют какому бы то ни было прогрессивному реформированию Беларуси и вольно или невольно являются сообщниками сегодняшнего диктаторского режима.

В советское время белорусская национальная политическая элита в большей степени, нежели элиты других республик СССР и стран "социалистического лагеря", уничтожена физически, деморализована и разъединена. Ее наследники - партийная номенклатура - приучены к верноподданничеству Советскому Союзу, России, русскому языку, коммунистическим идеалам, потому что длительное время были более, чем иные, изолированы физически и информационно от утвердившихся в мире цивилизованных людских ценностей. После распада СССР они побоялись новых правил игры, побоялись трудностей овладения ими, трудностей обучения, побоялись, что белорусская государственность угрожает ей потерей принадлежности к элите.

Нет и не может быть сомнения, что оппозиция не лучшим образом пытается противостоять власти. Оппозиции - в западном понимании слов "политическая оппозиция" - в Беларуси нет и пока не может быть. Но ретивые писаки, в том числе и титулованные писатели, журналисты, общественные деятели, побывавшие или же вообще живущие за границей, сидя на западных кормах и грантах, требуют от белорусских граждан, имеющих мужество противостоять диктаторскому режиму, того же, что гражданское общество демократических стран вправе требовать от своей оппозиции. Они паразитируют на теле противостоящих режиму репрессируемых белорусов и получают помощь за дезинформацию Запада из-за своей дремучей политической неграмотности. Им никак не понять, что на их родине нет никакого правового государства, что право отбрасывается дорвавшейся до власти шайкой в каждом случае, когда оно противоречит интересам шайки. Когда же их уличают в политической непросвещенности, они гордо заявляют: мы люди творческие, мы вне политики.

Повторяю: оппозиции в Республике Беларусь нет и не может быть, так как с 1996 года нет честных и справедливых выборов, а имевшаяся в Верховном Совете оппозиция была ликвидирована вместе с Верховным Советом. Есть лишь люди - преимущественно бесправные, абсолютно необеспеченные и третируемые режимом, пытающиеся противостоять беззаконию, беспределу, унижению человека нелегитимной властью. Их  называют оппозицией.

Моя малая родина - Комаровка

Камароўка-Камароўка,
Дзе пачатак, дзе канец?
Шчырая мая сяброўка
І жыцця вянец.

Б. Сармонт

Почему не по-русски - Отечество? Иронический смысл обрело это русское слово после многих лет напевания "славься, Отечество наше свободное", как и нелепые белорусские слова о Родине, распеваемые у нас: "Каб любіць Беларусь маю родную, трэба ў розных краях пабываць". Зачем лишать права любить родину тех, кто в иных краях не был, а тем более тех, для кого они недоступны и сегодня? Как раз такие, лишенные судьбой возможности побывать в разных странах, стали для меня символами настоящего белорусского патриотизма, людьми, безгранично любящими Родину.

Детство и юность я провел в Минске, преимущественно на улице Слепянской. Такой улицы сегодня в городе нет. Остались от нее только старые клены и два кирпичных двухэтажных дома. На ней-то и было только два кирпичных, остальные - деревянные, правда, один даже двухэтажный. Называли его "звездовский", так как несколько квартир в нем занимали семьи сотрудников газеты "Звязда". Кирпичные дома, в одном из которых находились ясли, в другом - детский сад, имели водопровод и канализацию, в остальных, в том числе и в "звездовском", все удобства размещались во дворе.

1947. Центр Комаровки - развилка Логойский тракт - Советская.

Для меня после знакомства с Нью-Йорком аналогом моей Слепянской является самая знаменитая его улица - Бродвей, наискосок виляющим образом перерезающая строго перпендикулярные друг к другу авеню и стрит. Так и Слепянская, повиливая, наискосок перерезала Золотую горку, Деревообделочную, Бондаревскую и шла далее по направлению к деревне Слепянка до тех пор, пока ей не перегородили путь бывшая лесопилка и железнодорожные ветки. Начиналась Слепянская метрах в двухстах от пересечения тогдашних Советской и Долгобродской. Сейчас на месте этого пересечения стык улиц Козлова и проспекта Машерова. Коренным минчанам не по душе пришлось удаление Долгобродской от Советской (и от Слепянской!), и они долго называли начало улицы Козлова "козлобродской".

Жизнь обитателей Слепянской улицы не баловала. Состоятельными считались те, кто имел кроме повседневной и более-менее аккуратную праздничную одежду, зажиточными - имеющие свиней или, как мы, - козу, богатыми - владельцы коровы или собственники дома под жестяной крышей. Таких было только две семьи.

Если сегодня после почти 20 лет проживания в девятиэтажном доме я в лучшем случае знаком с десятью обитателями своего подъезда, то до финской войны, как поясняла мне бабушка, и до Отечественной, как мог понять и я сам, на улице Слепянской все знали всех. Исключения, конечно же, были, но при проявлении интереса к какому-нибудь дому или конкретно к кому-то из проживающих вы могли мгновенно получить все интересующие вас сведения от играющих на улице мальчишек.

В год ареста отца.

По понятиям моего детства, Слепянская находилась на окраине Минска, по сегодняшним меркам - в его центре. Дом номер 33, в котором я прожил более четверти века, стоял в 150-200 метрах от того места, где сегодня воздвигнут памятник Якубу Коласу на площади его имени. Сейчас на месте нашего дома - Концертный зал филармонии, точнее его левый тыльный угол.

Площади Якуба Коласа или какой-то другой на ее месте раньше не было, была развилка, называвшаяся, как и все вокруг, Комаровкой. Развилка считалась центром Комаровки. Она была образована улицей Советской, продолжением которой после Комаровки была улица Пушкина, и отходящими от нее улицами Цнянской, Логойским трактом, Деревообделочной (преобразованной сначала в бульвар Луначарского, а сейчас в бульвар Мулявина) и Красной. Позднее через примыкавшее почти к самой развилке болото проложили новую улицу - Веры Хоружей. Крытый Комаровский рынок находится там, где после войны в середине болота вокруг маленького озерца, росли водоросли и летними вечерами квакали лягушачьи хоры.

Слепянская шла на юго-восток под острым углом к Советской. Люди старшего поколения говорили, что Слепянская начинается у костела Святого Роха, но перед войной костел заслонили от Советской улицы многоэтажным, но не очень стойким Домом специалиста, от которого после пожара в первые дни войны даже коробка не сохранилась, а осталась лишь груда кирпичных обломков. После войны перед костелом воздвигли более прочный и более высокий дом, чтобы окончательно надежно заслонить пережиток религиозности от глаз прохожих и проезжих по главной улице Минска.

До войны все обитатели южной части Комаровки, т. е. Слепянской и близлежащих улиц - Бондаревской, Деревообделочной, Берестянской, Кладбищенской, Высокой, Малявщинской и других, разговаривали на белорусском языке. "Звездовцы" говорили на красивом "интеллигентном" белорусском, с них мы брали пример. Русский считался языком тех, кто занимался "непыльной работой", а таких здесь почти не было.

То, что утром объявили по радио о начале войны, - мелочь, война до Минска не дойдет. Так считают и мама, и бабушка. "Броня крепка и танки наши быстры, и наши люди мужества полны..." Не допустят! Поэтому идем в парк. Там становятся реальностью все мои мечты от карамельного петушка до мороженого и даже более - мне удается уговорить бабушку купить мне билет на три выстрела из духового ружья в тире. Однако попасть в мишень - толстого буржуя с сигарой, что дало бы право еще на три выстрела, мне не удалось.

С сегодняшних позиций детское гулянье в парке имени Горького в день начала войны 22 июня 1941 года - пир во время чумы!

А тогда!

Такова была философия обывателей, простых, как принято их называть, людей, зомбированных большевистской пропагандой.

Через два дня фашистские бомбардировщики подожгли центр города, и ветер гнал огонь в сторону Комаровки. Нужно было уходить от наступающих захватчиков, и мы - мама, бабушка, сестра и я - пошли по Борисовскому тракту на восток, захватив с собой все, что могли нести. Бабушка вела на поводке козу. Шли два дня, ночь провели на сеновале в какой-то деревне. К концу второго дня пришлось повернуть обратно, так как навстречу нам двигалась масса таких же бедолаг, как и мы. Немецкий десант высадился впереди и перерезал дорогу.

Мы были убеждены, что, когда вернемся в Минск, от нашего дома останется пожарище, так как, уходя, видели, что горят дома с номерами 15 и 17 по нашей нечетной стороне и огонь быстро распространяется. Но, оказывается, ветер изменил направление, и последним сгоревшим на нашей стороне был дом с номером 19. На четной стороне пожар дошел до кирпичного здания детсада, и оно тоже уцелело.

Бабушка Франя проявила большую любовь к животным. Покидая дом, она настежь распахнула сарай и загородку с поросенком. Пусть, мол, не сгорит, а убежит и кому-то пригодится. Но, вернувшись, искренне возмутилась, что поросенок сбежал. Пошла на поиски и нашла своего поросенка по свойственному именно ему поросячьему голосу в сарае в Студенческом переулке, в полукилометре от нашего дома.

На шестой день войны 28 июня немцы вошли в Минск.

Неустранимое из памяти

Вряд ли когда-нибудь я смогу забыть первые дни фашистской оккупации, повешенных молодых девушек и парней с табличками на груди "Они стреляли по германским солдатам". Нельзя забыть колонны голодных измученных пленных красноармейцев; не забыть и не принесший никому никакого вреда взрыв в вагоне трамвая "Только для немцев", после которого фашисты здесь же захватили и на виду у всех расстреляли 50 ни в чем не повинных случайных прохожих. После какой-то партизанской акции в Минске фашисты схватили и мою мать, но худшее с ней не произошло. Ее поместили в концентрационный лагерь на улице Широкой. Война - это ужас и на фронте, и в тылу, и на оккупированных землях.

Мать постаралась отодвинуть меня от городского ужаса и отправила в деревню Щитомиричи к деду.

В середине июля оккупанты расклеили на столбах приказ "Об образовании еврейского жилого района в г.Минске", т.е. о создании гетто. Туда насильственно переселили все еврейские семьи. Приличные дома переселенных отдавали тем, кто пошел в полицаи. Но на Слепянской улице все освободившееся жилье было незавидного качества, и его заняли погорельцы или же те, кого выселили немцы, создавая гетто. Одним из таких переселенцев оказался Гарик Шифрин, ребенок года на два меня старше. Ему, его старшей сестре Розе, старшему брату Жене и их маме досталась квартирка из комнаты и кухни в доме номер 42. Мама Гарика - армянка - утверждала, что муж ее тоже армянин и что он пропал без вести. Однако вся Слепянская хорошо знала, что отец Гарика Юрий Шифрин еврей и, согласно вывешенному на всех столбах приказу, нужно сообщить об этом немецкому командованию, чтобы Гарика, Розу и Женю отправили в гетто. За укрывательство евреев и несообщение сведений о евреях - расстрел. И я еще больше горжусь своей исчезнувшей с лица города Минска улицей Слепянской: за три года оккупации никто из ее обитателей этих людей фашистам не выдал!

Июнь 1941-го.

- Почему мы так много говорим о потерях евреев, ведь русских в войне погибло больше, да и других национальностей не меньше?

И это - правда, верно и то, что мы прощаем убийц, истязателей, клеветников, писавших доносы, по которым обвиняли и расстреливали невиновных, прощаем холуев, угодливо лгавших ради собственного благополучия. Мы не всегда выражаем презрение и отвращение к тем, кто пишет фальшивые свидетельства, обвиняя воистину интеллигентных, не отступающих от достойных принципов людей в нарушении общественного порядка, в употреблении бранных выражений. А от этого - один шаг до клеветнических свидетельств во благо "порядка и стабильности".

Настоящая Родина начинается с правды, которой не обделяла вас мать, родные, близкие, соседи. Главное в этой Родине - человек. А "была бы страна родная, и нету других забот" - родина не для человека, а для торжества идей, нередко порочных, возносящих какой-то фрагмент бытия на небывалую высоту и забывающих о самом человеке.

Человеконенавистничество, в том числе и по национальному признаку, всегда было чуждо белорусам. И сколько бы ни клялись коммунистические функционеры в том, что они истинные интернационалисты, все это вранье. Достаточно вспомнить донесение секретаря ЦК КП(б)Б П.К.Пономаренко товарищу Сталину в первые дни войны: "...настроение белорусов исключительно патриотическое... Должен подчеркнуть исключительное бесстрашие, стойкость и непримиримость к врагу колхозников в отличие от некоторой части служащего люда городов, ни о чем не думающего, кроме спасения шкуры. Это объясняется в известной степени большой еврейской прослойкой в городах. Их обуял животный страх перед Гитлером, а вместо борьбы - бегство..."

Странная логика. Дети, старики, женщины должны бороться, а ни в коем случае не убегать! Откуда было знать Пантелеймону Кондратьевичу, что евреев гитлеровцы будут убивать только за то, что они евреи. В "Кратком курсе истории ВКП(б)" об этом не написано, а другие источники знаний настоящему партийному руководителю знать не обязательно. Не обязательно помнить, что Гитлер пришел к власти и настроил немцев воевать, убедив их в том, что у Германии есть внешний враг - французы, которые немцев унизили своей победой с помощью союзников в Первой мировой войне. Есть и внутренний враг - евреи, которые немцев безжалостно обирают. А врагов нужно уничтожать.

Да и до сих пор далеко не каждый понял, что такое геноцид, что такое Холокост. Предельно упрощенно: геноцид (от греческих "племя" и "убить") - тягчайшее преступление против человечности - это когда негра убивают за то, что он негр; еврея - за то, что он еврей; мусульманина - за то, что он мусульманин; католика - за то, что он католик. Холокост (от греческого "сгореть целиком") - скорбь и память о евреях, сожженных заживо, убитых, замученных немецкими фашистами и их европейскими сообщниками во время Второй мировой войны. Об этом нужно помнить, говорить и кричать сегодня и всегда.

Когда я вспоминаю свою Комаровку и свою Слепянскую улицу, переставшую окончательно существовать в 1961 году, то стараюсь понять, почему населяющие ее граждане были способны без громких призывов проявить настоящую гражданскую солидарность, на которую не способны жители упорядоченных анклавов сегодняшнего Минска. Неужто крылатая фраза зарубежных публицистов о ментальности граждан СССР "ничто так не разъединяет людей, как социализм" правильно отражала существовавшую ситуацию, созданную усилиями коммунистических идеологов? Если же задуматься, именно такое разделение и нужно было, чтобы управлять страной, в которой господствовали лицемерие, несправедливость, телефонное право, в которой до последних дней ее существования ложь, преподносимая руководителями высшего ранга, должна была восприниматься восторженно как чистейшая правда.

1948 год. Таковы были мои первые снимки. На левом - отец возле нашего дома на ул. Слепянской, на правом я (в центре) с соседями Славой и Эдиком.

2011 год. Выпускники 13 мужской русской школы города Минска 1951 года: Альберт Алехнович, Борис Цынман, Пётр Любчевский, Станислав Шушкевич, Игорь Гришин, Гаригин Шифрин ("Гарик").

Школа, учителя

К моим четырем с половиной мать научила меня довольно бойко читать по-белорусски и по-русски. К этому же времени я начал отвечать печатными каракулями на письма отца из Сибири. Отец писал мне сначала печатными буквами, а потом и прописными, всегда по-белорусски. Я отвечал тоже по-белорусски. Война и оккупация прервали нашу переписку и сделали моими главными учебниками изданную в год моего рождения - 1934 - детскую книжечку отца «Звярыны баль» и десятитомник «Малая советская энциклопедия» (МСЭ). Первую я окончательно истрепал, выучил наизусть и помню по сей день. Тома МСЭ - самые новые и самые красивые книги на нашей тогдашней большой самодельной, оклеенной обоями книжной полке -
дождались отца, оставаясь в прекрасном состоянии. Мать разрешала мне брать с полки любую книгу, но обязательно возвращать ее на то же самое место, откуда взял. Для того чтобы раскрыть сразу несколько книг, а довольно часто мне хотелось поступить именно так, нужно было получить отдельное разрешение.

Мое, направляемое невидимой рукой моей матери, самообразование перешло в школьную стадию в 1944 году. Мама с бабушкой решили послать меня сразу в четвертый класс, и я не испытывал никаких сложностей из-за того, что три первых освоил дома. Четвертый класс закончил с похвальной грамотой. Как и все мои одноклассники, я запомнил на всю жизнь замечательного педагога - свою первую учительницу - Татьяну Константиновну Мальцеву. До сих пор для меня остается загадкой, как эта скромная, всегда безукоризненно вежливая женщина смогла добиться от нас абсолютной дисциплинированности на уроках и на многие годы влюбить в себя весь наш разнородный по возрасту, по степени нравственной и психической изувеченности войной класс. На нашей ежегодной традиционной встрече одноклассников мы всегда поднимаем тост за ее светлую память.

Мне повезло с учителями и в старших классах. Наша бессменная классная руководительница «историчка» Станислава Михайловна Петрушкевич, преподаватель белорусского языка и литературы Владимир Николаевич Комар, математик Моисей Самуйлович Эльперин, физик Финиас Соломонович Баркан... всех их помню и всем им благодарен. Особый человек - Мария Иосифовна Марцулянис - преподаватель русского языка и литературы. Мы все ей тоже благодарны, но поняли ее значимость уже после школы. Нередко она теряла терпение и обрушивала на нас осуждающие слова.

- Боже мой! Вы даже представить себе не можете, сколь вы все косноязычны! Я должна буду умереть от стыда, когда вы кому-то признаетесь, что я учила вас русскому языку! За что, за какие прегрешения я осуждена на такой позор?

Лично для меня самым запоминающимся ее действием стало домашнее задание выучить наизусть к следующему уроку стихотворение Лермонтова «На смерть поэта» с целью нанесения решительного удара по нашему и вправду вопиющему косноязычию. Однако удар пришелся в первую очередь по мне, и вот почему.

Следующий урок оказался на следующий день. Мария Иосифовна вызывала всех по очереди в алфавитном порядке от А до Я. Пока очередь дошла до меня, в журнале красовалась колонка из двоек, разбавленная двумя-тремя тройками с минусом. Я же оказался в особом положении по нескольким причинам.

Во-первых, мама очень любила Лермонтова. Читая для меня «Белеет парус одинокий», мама объяснила мне, что такое море и что такое парус. В два года я знал это стихотворение наизусть. Позднее я понял: мать очень умело использовала в воспитательных целях мое не очень-то умеренное, но тщательно мною скрываемое самолюбие. Она, как бы между прочим, могла при мне сказать своей подруге-учительнице Зое Ивановне Буцевицкой:

- Знаешь, Зоя, а мой уже повзрослел, не только лермонтовские стихи читает, но и «Героя нашего времени» одолел и, кажется, кое-что понял.

Во-вторых, отдельные строки из «На смерть поэта», например, «а вы, надменные потомки известной подлостью прославленных отцов...», были крылатыми фразами в лексиконе моих двоюродных сестер - Галины Леонтьевны и Софьи Леонтьевны Бильдюкевич - «патологических» отличниц-гуманитариев. В-третьих, я очень легко запоминал и долго храню в памяти то, что мне нравится.

И вот я выхожу к доске и начинаю:

Отмщенье, государь, отмщенье!
Паду к ногам твоим,
будь справедлив и накажи убийцу,
чтоб казнь его в позднейшие века
твой правый суд потомству известила,
и видели злодеи в том пример!

Класс замирает. Учительница - Мария Иосифовна - знает, а класс - не знает, что это эпиграф к «На смерть поэта», которого нет во многих изданиях произведений Лермонтова, в том числе и в школьной хрестоматии.

А уже потом:

Погиб поэт! - невольник чести -
Пал, оклеветанный молвой...

и далее без запинки - все стихотворение до конца.

В моей журнальной клеточке появляется жирное «5», а под ним в колонке еще несколько двоек.

1953 год. Своим «Зорким» я сфотографировал мою первую учительницу Татьяну Константиновну Мальцеву (она - впереди) и мою мать Елену Людвиговну Романовскую, случайно встретившихся в Колодищах, где я проходил военные сборы после окончания второго курса.

По сей день мои одноклассники, все, кто может, каждый год собираются вместе. И не было еще случая, чтобы кто-нибудь из них не вспомнил, как основательно они отколошматили меня после этого урока.

- Всегда помни, Шушкевич, не за то мы тебя тогда побили, что ты лучше всех нас выучил стихотворение, а за твое выпендривание с эпиграфом.

С учителями не все было идеально. Мы жаждали справедливости, недолюбливали бездушие и формализм и никак, например, не могли понять, за что наша учительница химии Анна Натановна была награждена орденом Ленина «за заслуги в коммунистическом воспитании подрастающего поколения». Объясняла она новый материал плохо, была вспыльчивой, даже истеричной. Постоянно нас в чем-то обвиняла. Иногда - справедливо, чаще - необоснованно. Мы платили ей взаимностью, и не прочь, как говорят, были ее «подсидеть». Однажды это удалось и мне.

Проходили мы тогда рудничные лампы. Анна Натановна пояснила, что очень давно англичанин Гемфри Дэви изобрел лампу с медной сеткой, которая размещалась в верхней части пламени, благодаря чему уменьшалась вероятность инициирования лампой взрыва метана, иногда присутствующего в опасной концентрации в воздухе шахт.

Подымаю руку.

- В чем дело?

- Извините, Анна Натановна, я вот читал на днях журнал «Знание - сила», там сказано, что задолго до Дэви рудничную лампу придумал наш соотечественник уральский шахтер Иван Подъелдыкин.

Немая сцена. Лицо химички делается белым как полотно. И не удивительно. Как раз тогда развернулась безжалостная борьба с «космополитами безродными» и «идолопоклонниками перед Западом». В российской истории стали старательно отыскивать тех, кто обязательно раньше именитых иностранцев сделал то или иное открытие или изобретение. Мол, паровоз придумал не Стефенсон, а братья Черепановы, радио - Попов, а не Маркони, и т. д.

- Садись, Шушкевич. Хорошо, что ты внимательно читаешь журналы. Я обязательно проверю все относительно рудничной лампы. А пока давайте не будем связывать с ней чьи-то имена. Пусть будет просто рудничная лампа.

На перерыве мы давились от смеха. Поняли, Анна Натановна живет в другом мире, далека от нашего ученического сленга и не понимает, что мнимый Подъелдыкин происходит от популярного для всех нас «подъелдыкивать», т.е. подкалывать.

Материнская мудрость

Мать никогда не давала мне наставлений быть дисциплинированным, хорошо учиться, хорошо себя вести. Если и наставляла таким образом, то я этого не помню. Но что я запомнил, что было стимулом моих действий, что привело меня к некоторым детским и юношеским достижениям, так это ее оценки моих сверстников. Она отзывалась о них только положительно.

- Вот Гарик (тот самый Гарик Шифрин, мой одноклассник, которого уберегла от фашистов моя Слепянская улица), он обязательно получит медаль, потому, что серьезный, работает, учится, а не гоняет в футбол консервной банкой с утра до ночи.
Гарик, кстати, гонял консервную банку не меньше меня, но не под нашими окнами. Когда же я пытался это объяснить, мать переходила к другой не менее болезненной для меня теме.

- Если бы он поступал так, как ты, то не был бы таким аккуратным, чистым, незапачканным. Ты посмотри на себя, ты ведь вытер своей одеждой грязь со всех стенок и заборов Комаровки и прошелся, не обходя, прямиком по всем окрестным лужам.

Я пытался возненавидеть Гарика за его, в моей трактовке, усердную зубрежку и чистоплюйство, но, увы, понимал, что мое самолюбие от этого не выиграет. Да и всех одноклассников, которых мать регулярно ставит мне в пример, не возненавидишь. И надо было искать иной выход. Оставалось действовать по наставлениям бабушки Франи. А они очень простые: бери пример с тех, кто лучше тебя, учись у тех, кто умней тебя.

В пятом классе уроки начали проводить разные преподаватели. Мне, как и другим моим одноклассникам, очень нравилось играть вместо нелюбимых уроков на пустырях и незаконченных стройках недалеко от школы. Среди прогульщиков я не был лидером, но на уверенного середнячка тянул. Успеваемость моя стала плохой, и, пожалуй, я бы мог совсем опуститься до двоечника, если бы не «Артек». Да, меня - жалкого на тот момент троечника - премировали путевкой в легендарный пионерский лагерь на южном берегу Крыма, куда, как я думал, посылали только самых лучших пионеров. Причиной всему было мое увлечение написанием заметок в газету «Пионер Белоруссии», которая позднее стала называться «Зорька».

Привлек меня к этому делу сотрудник редакции Володя, фамилию которого я так и не узнал. Он, как и мама, сыграл на моем желании быть замеченным. По его совету я описывал наше школьное житье-бытье и был довольно часто печатаемым автором в «Зорьке». Перед моей фамилией начали ставить очень нравившееся мне слово «деткор». Но так как я поначалу, стесняясь одноклассников, подписывался не своей, а маминой фамилией, то так все и продолжалось -
деткор Стасик Романовский. Однако безжалостные одноклассники довольно быстро меня вычислили, и хотя я никогда не писал неправды, но получил кличку «детбрех». Дело в том, что редакция нередко приукрашивала мое повествование, делая пионерскую жизнь более красивой и увлекательной.

И вот в конце марта 1946 года меня вызывают в учительскую. Я жду порицания за пропуск уроков и обдумываю варианты оправдательных ответов. Оказывается, все не так печально. Просто звонили из редакции и просили меня незамедлительно зайти в такую-то комнату в Доме печати к редактору «Зорьки» Анастасии Мазуровой.

Бегу, стучу в дверь, захожу.

- Здравствуй, Стасик. Так вот ты какой - один из лучших наших деткоров. Неплохо пишешь, но, думаю, сможешь и лучше. Да и с учебой у тебя, я уверена, по-прежнему все в порядке. Небось, снова тянешь на похвальную грамоту? Володя сейчас в командировке, но он мне о твоих успехах рассказывал. Мы здесь в редакции решили помочь тебе писать лучше и премировать тебя путевкой в Артек. Там ты будешь вести дневник и присылать нам свои записи. Мы будем их печатать в газете. Вот тебе инструкция о том, какие нужны справки, как сдать твои продовольственные и хлебные карточки, что взять с собой. Поезд отправляется через два дня - 29 марта в 10.15. Все 50 человек из нашей республики - 48 пионеров и двое вожатых - едете через Москву и Харьков в Симферополь. Дальше - автобусом. Беги домой, обрадуй маму - и в поход за справками.

Редактор, к счастью, не делала никаких пауз, иначе, как ни стыдно врать, я обязательно бы подтвердил, что с учебой у меня все по-прежнему.

Распутье

Приближалось окончание школы. Мама очень хотела, чтобы я стал врачом, а уж если кем-то другим, то только чтобы не пошел по стезе наук гуманитарных. Она знала, что меня влекло изучение изящной словесности, но перед глазами была судьба отца. Именно за литературу ему приклеили ярлык «нацдема». Поэтому мать настойчиво твердила: никаких гуманитарных наук, выбирай из естественных. К формулам прицепиться труднее, чем к стихам или прозе.
Что касается литературы, то никому я так не завидую, как мастерам слова. Не рифмоплетам, не писакам-приспособленцам, а творцам! Так уж сложилось, что я определил своего любимого писателя - Антона Павловича Чехова - еще в школьные годы и не хочу менять привязанности. Но какой богатый выбор истинных мастеров белорусского художественного слова, которых престижно выбрать в любимые! От титанов до тех, кто за свою короткую жизнь успел лишь на мгновение блеснуть красотой строчек, оставив о себе память на века. Янка Купала, Якуб Колас, Владимир Короткевич, Василь Быков, Кузьма Черный, Лариса Гениюш, Павлюк Трус, Наталья Арсеньева... и даже повешенный в 26 лет российскими колонизаторами Кастусь Калиновский, написавший лишь несколько десятков строк в своей «Мужицкой правде». Да разве всех, кто любил Беларусь и в итоге именно ее восславил, перечислишь?

Однако я никак не сожалею, что отдался другому увлечению - радиоэлектронике. Не один раз я приходил ко входной двери городской телефонной станции на улице Карла Маркса, чтобы еще и еще прочесть объявление, приглашающее на учебу в Московский институт связи. Там была специальность телевидение, по моим понятиям 1951 года -  вершина радиоэлектроники. И я поехал в Москву поступать в Институт связи. На парадной двери института висела табличка, указывающая, что в связи с ремонтом вход в приемную комиссию со двора. Через скрипящую шаткую дверь по обшарпанному коридору с неприглядным полом и дурным запахом я пробрался в зал приемной комиссии. Вспомнил дни «открытых дверей» в Минске: в политехническом, в университете, в педагогическом. Там было все торжественно, аккуратно, с главного входа. Мое желание поступать в этот институт мгновенно отпало, и я вернулся домой, в Минск.

В родном городе меня ожидали серьезные испытания. Хотя, казалось, студенческий билет уже в кармане - медалистов положено было зачислять без экзаменов. Но когда я отнес документы на физико-математический факультет БГУ, началась целая эпопея.
Через два дня меня вызвали и заставили здесь же, в помещении комиссии, переписать автобиографию. У мамы был великий опыт жены «врага народа». Она заблаговременно предупредила, на чем могут поймать. Либо на каком-то мелком несовпадении данных в первом и втором варианте, либо на допущенных в спешке ошибках или описках - тогда скажут, какой же ты медалист?!
Никуда не заглядывая, написал.

- Вы, наверное, черновик в кармане носите, здесь же все слово в слово.

- Нет, у меня память такая.

Кадровик, муштровавший меня с бумагами, в конце концов сказал прямо:

- Фразу в автобиографии «отец с семьей не живет» нужно расшифровать!

Формулировку ту посоветовала мне мать. Она ожидала и такого поворота дела, поэтому я был готов и без замедления ответил, что, к сожалению, не могу больше ничего добавить к написанному. Позднее вплоть до хрущевской оттепели мне не один раз приходилось заверять проверяющих в том, что больше об отце мне ничего не известно. Позднее, когда оказался в политике, мастера черного пиара перекрутили дело так, что будто «Шушкевич когда-то отказался от отца».

Ну а тогда, при поступлении в университет, мне пришлось пройти не один кабинет - от секретаря приемной комиссии до самого ректора. Как заведенный я везде твердил одно и то же: вы не имеете права отказать мне в зачислении. Советские законы для всех одинаковы. Они вертелись как ужи на сковородке, потому что никаких оснований для отказа не имели, но лезли из кожи вон, чтобы соблюсти негласную установку: на физику ненадежных не брать!

Физика в 1951-м была в почете. Советский Союз в глобальном противостоянии с Соединенными Штатами как раз незадолго до этого испытал атомную бомбу и быстро создавал водородную. Разве можно было в сферу стратегически важную пускать сына врага народа?
С боем добился я зачисления, но клеймо оставалось. В 1952 году меня неожиданно отклонили от участия в широко разрекламированном мотопробеге Минск-Киев, хотя я был образцовым членом секции мотоспорта ДОСААФ, лучше других изучил гордость отечественного мотоциклостроения ИЖ-49, умел его ремонтировать, наконец, стал призером отборочного кросса. Но ярлык неблагонадежного заслонил все спортивные регалии. И злопамятный ректор Чимбург мою фамилию из списка участников пробега вычеркнул.

В том же 1952 году вместо историка КПСС Чимбурга ректором назначили геолога Константина Игнатьевича Лукашова. Что касается уровня научной и педагогической квалификации, то он настолько контрастировал с предшественником, что я почувствовал настоящую гордость за университет и его руководство. С того времени я постоянно горжусь Белорусским государственным университетом, однако гордость за его руководителей временами исчезает.

И все же мои школьные учителя, кроме физика Финиаса Соломоновича, были убеждены в том, что я подамся в гуманитарии. А уже упоминавшаяся Мария Иосифовна Марцулянис почти сознание потеряла, когда при случайной встрече в городе я поведал ей, что поступил на физику.

- Это ужасно! Зачем вам эта бездушная материя? Ведь вы вполне могли бы заняться субстанциями духовными. Вам бы пойти на филологию, историю, в конце концов. Ведь многие в состоянии понять Архимеда, Пифагора и даже Эвклида. А кто, скажите, из ваших сверстников понимает Гомера, Аристотеля, Платона? А ведь всем нам нужна мудрость древних, но почему-то люди, способные научиться понимать их, этих великих древних, идут в физики.

Печально, но неизбежно. Так много давшая мне и моим одноклассникам Мария Иосифовна ушла в мир иной, а мы ее помним, благодарны ей и вспоминаем ее добрым словом. Переживаем, что изводили ее со всей нашей ученической безжалостностью. Я бы мог успокоить ее сегодня тем, что не совсем оторвался от гуманитариев. Судьба свела меня с ними, а ее похвалы придавали мне уверенности и силы, заставили думать, что я способен ладить и с ними. Правда, я вынужден был приобщиться к науке, которой в мое школьное и студенческое время здесь не было. Боюсь, что за эту науку - политологию - Мария Иосифовна осудила бы меня не менее страстно, чем за физику. Она считала, что в политике преуспевают только нахалы и лицемеры.

Студенчество

На первый курс отделения физики БГУ в 1951 году было зачислено 50 абитуриентов - две группы по 25 человек. В моей группе были только медалисты. Во второй группе было лишь несколько медалистов, но время доказало, что нет никаких оснований считать ее более слабой. К финишу - окончанию университета - пришли 46: несколько человек перевелись в другие вузы, двое перевелись к нам, один ушел по собственному желанию, один умер. Поточные лекции по общественным наукам мы слушали вместе с математиками. Их поступило 25, окончили 20. Мы, физики, гордо заявляли, что мы с ними одной крови, так как математика - язык физики. Они не возражали. По сей день мы ежегодно встречаемся вместе - физики с математиками, только и наши, и их ряды поредели.

Выпуск физиков оказался очень сильным. Он дал 14 кандидатов наук (из них 9 стали докторами наук), трех академиков, трех членов-корреспондентов НАН РБ, девять профессоров. Но, пожалуй, главная особенность нашего курса - мы оказались на редкость сплоченными. Не без исключений, конечно, но исключения были единичными. Мы и сейчас остаемся дружным курсом.

Кроме желания знать, хорошо учиться нас заставляли правила получения стипендии. Она давалась только тем, кто занимался на «хорошо» и «отлично». Удовлетворительная оценка была на нашем курсе явлением редким, так как большинство однокурсников должны были бы при этом распрощаться с университетом. На первом-четвертом курсах у ребят один из шести рабочих дней недели отнимала спецкафедра.

1955 год. Так выглядели мы после 4-го курса на военных сборах. Меня на снимке нет, я фотографирую. Крайний слева во втором ряду - Нил Гилевич, впоследствии Народный поэт Беларуси.

Из нас готовили офицеров запаса - артиллеристов. Восемь часов в неделю, то есть один полный рабочий день, отнимали общественные науки - история КПСС, научный коммунизм, политэкономия. Так что для физики и связанных с ней дисциплин оставалось не так уж много учебного времени, особенно для ребят.

В годы моего студенчества - 5 марта 1953 года - умер Сталин. Несколько моих однокурсниц плакали по этому поводу. После кратковременного остолбенения высшего руководства начались ощутимые нововведения. В недолгий период - до середины лета 1953 года, когда у руководства страны находился Георгий Маленков, - были закрыты крупные уголовные дела («ленинградское» и «врачей»), произведена амнистия заключенных за незначительные преступления. С середины 1950-х годов началась хрущевская оттепель, характеризовавшаяся весьма незначительной либерализацией политического режима, относительной демократизацией общественной жизни, появлением некоторой свободы слова и творческой деятельности.

Через неделю после начала последнего в моей жизни студенческого семестра - 14 февраля 1956 года - открылся ХХ съезд КПСС. В своем отчетном докладе Хрущев подтвердил осуществленное в течение последних трех лет изменение политического курса, разрыв со сталинскими традициями во внутренней и внешней политике, осудил преступления «клики Берия». Самым неожиданным было заявление Хрущева, которое отметало вдалбливаемое нам в головы преподавателями общественных наук положение о том, что пролетариат может прийти к власти только революционным путем. Они, эти преподаватели, должны были теперь усвоить, что благодаря новому, благоприятному для социализма соотношению сил в мире завоевание власти в «буржуазных странах» могло происходить конституционным путем. Им нужно было теперь проповедовать не неизбежность войны с капиталистическим миром, а «мирное сосуществование», не ругать по-сталински Югославию, а призывать к поиску путей сближения с ней.

Их «непоколебимые» марксистско-ленинские убеждения мгновенно изменились, и с прежним усердием они стали вдалбливать в наши головы новые, тоже, как оказалось, марксистско-ленинские.

Мы радовались ослаблению цензуры. На курсе образовалась очередь по передаче из рук в руки журнала «Новый мир» с повестью Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», стихов Леонида Мартынова. Перестали быть малоизвестными Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Виктор Астафьев, Владимир Тендряков, Белла Ахмадулина. В СССР и странах социалистического лагеря были выпущены на свободу и реабилитированы многие политические заключенные. В их числе был и мой отец, который в 1956 году возвратился в Минск.

Таким образом, за время моего студенчества в стране и во всем социалистическом лагере произошли большие изменения, в том числе и в политической жизни. Следующий решительный поворот генеральной линии КПСС, названный концом оттепели, состоялся в 1964 году с приходом к руководству партией Брежнева.

Оттепель сказалась и на мне. Из сына врага народа я превратился в человека, отец которого был беспричинно репрессирован. Меня избрали комсоргом курса, я узнал, как партком не разрешал это делать ранее. Тот же партком весной 1954 года утвердил меня членом делегации университета на празднование 300-летия «воссоединения» Украины с Россией в Киеве. Я был на этом великолепном празднике, подружился с киевлянами и студентами из других мест Украины. Небезынтересно заметить, что все делегаты от университета стали довольно известными людьми Беларуси. Юзик Ховратович - редактором энциклопедии, Римма Маленченко - заслуженной артисткой, Евгений Бабосов - академиком.

1954 год. Студенческая делегация БГУ на праздновании 300-летия «воссоединения» Украины с Россией. Ю.Ховратович, С.Шушкевич, Р.Маленченко, Е.Бабосов.

Хрущевская оттепель сделала меня еще более советским, а возвратившийся из Сибири отец только усилил во мне чувство гордости за мою великую социалистическую родину. Отец, оказалось, оставался таким же романтиком, каким был в свои 17 лет, когда было напечатано его первое стихотворение:

Скамячу, як снежку,
Радасць я сваю
І шпурну з усмешкай
Сённяшняму дню.

Радасць мая звоніць
Словам маладым
Ад сялянскіх гоняў,
Ад сялянскіх ніў,

Ад дубоў шумлівых,
Ад вясковых хат,
Дзе жыцця імклівы
Крочыць новы лад..

Казалось бы, есть все основания возненавидеть этот «новый лад», умертвивший безо всякой вины десятки отцовских друзей, прогнавший самого отца через пытки и издевательства и загнавший его в глухомань, где он несколько раз оказывался на грани смерти...

Ан нет! Пройдя незаслуженные муки и испытания, отец считает коммунистическую идеологию правильной и до окончания хрущевской оттепели вступает в 1964 году в КПСС. А мне говорит:

- Социализм - задумка прекрасная, но негодяи проникают в руководители и на корню губят благородное дело. Нужно, чтобы в партию шли порядочные люди. С ними и социализм настоящий построим.

Находясь в ссылке, отец полюбил Сибирь, ее величественную природу, но более всего - сибиряков. Когда вернулся в Минск, в его маленьком деревянном домике на Горном переулке постоянно бывали гости из Сибири, преимущественно те люди, с которыми он вместе работал в Кемеровской области как ссыльный. Меня удивляло, что обращался он к ним на белорусском языке. Они понимали практически все и отвечали ему кто на русском, кто на украинском, а некоторые и на почти правильном белорусском. У них я узнал, что и в

Сибири отец говорил по-белорусски и это никого не удивляло и не смущало. Романтик, в мечтах и снах он всегда был в Беларуси и не пытался это скрывать.

В 1956 году сразу же по возвращении на родину написал:

Зноў пабачыў цябе, Беларусь,
Непакорную,
    родную,
        шчырую,
            блізкую.
Ты была мне заўсёды, ў любую пару,
І надзеяй, і марай, і шчасця калыскаю.

И как будто не было 20 лет лагерей и ссылок! В 1957 году мой отец продолжал считать себя сыном обездоленного царизмом народа, который на дорогу к счастью и процветанию вывел октябрьский переворот 1917 года, или в тогдашней терминологии Великий Октябрь.

- Хто ты такі? Адкуль? Ды з якога роду?

- Я  з тых, што вякамі жылося гаротна,
Сын занядбанага адвечна народа...
Бачыш, Радзіма ідзе дарагая
Дарогай Вялікага Кастрычніка!
Зноў запытанні ляцяць неадвязна:
Хто ты? Адкуль? Ды з якога роду?

На ўвесь голас кажу, вымаўляю выразна:

- Сын неўміручага беларускага народа!

Я нередко задумываюсь над потрясающей способностью утопических лозунгов убеждать людей. Однако меня всегда мучает вопрос, верили ли в них те, кто эти лозунги породил. А если искренне верили, то почему, как честные люди, не отреклись от них, поняв их утопичность? Или же так, как и мой отец, продолжали оставаться в заблуждении, верили в нереализуемые идеалы и продолжали призывать людей в них верить? Из самых добрых побуждений звали в тупик типа казарменного коммунизма, из которого нет бескровного выхода?

Аспирантские вояжи и будни

Среди легенд о величайшем физике XIX-XX веков Эрнесте Резерфорде есть и такая. Если он давал своему ученику задание и тот, успешно его выполнив, приходил к учителю с вопросом, что делать дальше, Резерфорд его выгонял. Не знаю, этим ли руководствовался мой научный руководитель академик Михаил Александрович Ельяшевич, прекрасно знавший историю физики, или чем-то иным, но, сформулировав для всех сотрудников и аспирантов лаборатории проблему - освоить экспериментально регистрацию сигналов электронного, ядерного и квадрупольного резонансов, он никогда потом не интересовался у нас, как идут дела и что освоено. Считал, по-видимому, что это уже чисто наши проблемы.
В первый год аспирантуры в полном соответствии с советскими традициями в меня была заложена дефектность, от которой я так и не избавился. Мой руководитель, узнав, что в университете я изучал немецкий, велел обязательно освоить английский, так как вся научная периодика и новая литература по нашей проблеме - англоязычная. Сам он свободно владел французским, немецким и английским. Таким был результат его детского домашнего воспитания в дореволюционном Петербурге и в Мюнхене, где он родился. Мне же, уже взрослому, за девять месяцев нужно было освоить английский так, чтобы сдать экзамен кандидатского минимума. Экзамен я сдал и язык освоил, но по-советски: довольно ловко перевожу научные статьи физического профиля. А воспринимаю английский ухом с уймой проблем. Должен представить себе, как это пишется.

Научно-техническая задача, поставленная шефом, была гигантской, под силу большому коллективу ученых и инженеров, имеющих хорошую производственную базу. Но это мы поняли позднее. Моей частью задания было построить прибор для измерения сигналов электронного спинового резонанса, или, как тогда чаще всего называли, - электронного парамагнитного резонанса, сокращенно - ЭПР. Удалось разведать, где в Советском Союзе такие спектрометры есть. Оказалось, что самодельный - только в Москве в Физическом институте Академии наук СССР имени П.И.Лебедева (ФИАН) в отделе профессора А.М.Прохорова, и спектрометр фирмы «Вариан» - в Институте химической физики АН СССР (ИХФ) у академика Н.Н.Семенова.

Я захотел съездить туда на несколько дней, чтобы разобраться, что это за спектрометры. Сотрудники лаборатории отнеслись к этому скептически, сказав, что отдел колебаний ФИАН, который возглавляет Александр Михайлович Прохоров, секретный и туда нужен допуск. А в ИХФ попасть еще труднее. Обратился к Михаилу Александровичу. Он пообещал зайти к начальнику первого отдела, чтобы мне срочно сделали допуск, и от руки написал два коротких письма - Прохорову и Семенову.

- Езжайте вместе с Александром Константиновичем Потаповичем, и не на день-два, а на недели три, изучите там установки по парамагнитному и по ядерному резонансу.

Вскоре я понял, что личное письмо моего шефа - пропуск в любую дверь любого научного учреждения СССР, и не упускал возможности этим воспользоваться. М.А.Ельяшевича - автора монографии «Молекулярная спектроскопия» - настольной книги каждого физика, соприкасающегося с спектроскопией, действительно все знали и искренне уважали.

Так мы с редкостным «трудоголиком» Сашей Потаповичем, моим замечательным однокурсником, способным работать многие дни и ночи подряд без перерыва, попали на почти месячную стажировку в ФИАН имени П.И.Лебедева в лабораторию колебаний, руководимую Прохоровым. Именно здесь и в Институте химической физики (ИФХ) мы соприкоснулись с физикой и физиками мирового уровня. По познавательности наш месяц в Москве стоил нескольких лет в ординарной физической исследовательской лаборатории.
Первый день нашего пребывания в ФИАН совпал с днем еженедельного обхода лаборатории Александром Михайловичем Прохоровым. Заметил он и нас. Подробно расспросил Потаповича и меня, с чем мы соприкасались в физическом эксперименте и что намерены делать, закрепил за каждым куратора из числа сотрудников.

По московским масштабам из ФИАН до ИХФ - рукой подать, и мы несколько раз побывали в Институте химической физики. Директора - академика, лауреата Нобелевской премии 1956 года Николая Николаевича Семенова - нам увидеть не удалось, и я передал письмо М.А.Ельяшевича одному из его заместителей. И в таком варианте оно стало отмычкой к лаборатории, где был фирменный американский спектрометр ЭПР.

Тогда, в начале 1957 года, мы не знали, что в ФИАН находимся в лаборатории будущего лауреата Нобелевской премии, будущего академика АН СССР, одного из отцов квантовой электроники.

1957 год. Мой научный руководитель академик М.А.Ельяшевич у СВЧ-блока «моего» спектрометра ЭПР — первого в Беларуси.

Легенда о том, как Прохоров стал академиком и лауреатом, такова. Он решил бросить занятие сверхвысокими частотами - СВЧ и переключиться на лазеры. (А именно СВЧ мы у него и познавали!) Часть научного коллектива (того самого, в котором мы стажировались) противостояла этому. Заведующему лабораторией пришлось вывести из строя или разломать приборы, обеспечивавшие работу по старой тематике. В результате - скандал, и половина сотрудников уволилась. Оставшиеся занялись новым делом. Итог - Нобелевская премия за лазеры.

Мы с Александром Потаповичем возвратились в Минск, сознавая, что наступать широким фронтом - бессмысленно, и убедили нашего научного руководителя сконцентрировать силы на одном направлении - электронном парамагнитном резонансе. С этим все согласились, хотя и в шутку и всерьез я не раз потом слышал:

- Ты, Шушкевич, и здесь подмял всех под себя.

Я не оправдывался. Однако в статусе аспиранта «подмять под себя» означало вынудить работать на мою диссертацию. Этого не было и в помине. Мы все работали много, как говорится, на износ, потому что это было захватывающе интересно. Брались решать сложные задачи, жаждали доказать, что способны их решать. В лаборатории была только здоровая состязательность.

Три года аспирантуры пролетели как одно мгновение. Диссертацию в аспирантуре я так и не подготовил. Не до нее было. В день, когда я стал аспирантом, оборудование двух небольших комнат нашей лаборатории составляли четыре подержанных стола плюс пять-шесть не новых табуреток и стульев. Сотрудников и аспирантов было также четверо.

Через три года в отобранном у хозяйственников складе, в который они в свое время превратили четвертую часть вестибюля главного корпуса Академии наук, стоят два пятитонных электромагнита, изготовленных для нас ленинградской «Электросилой», собственной конструкции и собственного изготовления электроламповые стабилизаторы тока этих гигантов. Супергетеродинный спектрометр ЭПР, множество электронных устройств и приборов, обеспечивающих проведение физических исследований. Неплохо оснащенная лаборатория, хороший коллектив сотрудников!

1976 год. Как заведующий кафедрой ядерной физики горжусь, что мой бывший руководитель аспирантуры академик М.А.Ельяшевич читает лекции студентам «моей» кафедры.

Другая сторона медали - аспирантская стипендия 620 рублей в месяц, но для учащегося, для получающего образование это оправданно. А предстоящая после окончания аспирантуры зарплата младшего научного сотрудника - 820 рублей... Слабовато. Мои существенно более хилые по успеваемости одноклассники уже получают по 1200, 1300 и даже по 1400. И прогрессивка у многих есть, и премиальные. Прилично работающие на путных заводах мои сверстники через пяток лет и квартиры получат, а в Академии наук с этим вообще без ученой степени беспросветно...

И хотя распределился я после аспирантуры на должность младшего научного сотрудника с окладом 820 рублей в свой же институт, который отделился от математиков и стал Институтом физики, но меня снова одолела лютая тоска. Младший научный - не аспирант. В рабочее время нужно быть на рабочем месте. Мой реальный доход сократился. Невозможно подрабатывать ни в вузе, ни даже в школе.

1972 год. Лауреат Нобелевской премии, академик Александр Михайлович Прохоров в лаборатории кафедры ядерной физики. Крайний справа – ректор, профессор А.Н.Севченко, за ним — президент АН БССР академик Н.А.Борисевич, доцент В.Л.Гурачевский, А.М.Прохоров и я.

В это тоскливое время приходит ко мне Яков Аронович Слепян, у которого я проходил студенческую практику в возглавляемой им Центральной заводской лаборатории радиозавода. Рассказывает о том, что на радиозаводе образовано Специальное конструкторское технологическое бюро (СКТБ) для разработки измерительных приборов и приборов для научных исследований. От имени начальника СКТБ приглашает на работу. Предлагаемый оклад в два раза больше моего, плюс прогрессивка 40%. Уверяет, что с моим характером я без прогрессивки не останусь.

- Что предполагается разрабатывать в первую очередь? - спрашиваю я.

- То, что нужно во всех физических лабораториях и что не лучшим образом собирают в них радиолюбители, - низкошумящий селективный усилитель низких частот. Вы и сами не раз этим занимались. Плановый срок разработки - год, если с вашим заделом сдать досрочно, можно получить увесистую премию министерства.

Таким образом, мне предлагалось заняться тем, что мне нравится, но за почти в три раза большую зарплату. Я согласился и после трех месяцев пребывания на должности младшего научного сотрудника с окладом 820 рублей стал старшим инженером с окладом 1600 рублей плюс 640 рублей прогрессивки, если план выполняется.

СКТБ радиозавода

История Минского радиозавода, который носил тогда имя «50-летия Октябрьской революции», а потом стал главным элементом объединения «Горизонт», связана и с моей родной Слепянской улицей. В строения лесопилки между улицами Советской, Бондаревской и Слепянской в 1939 году перевезли оборудование радиозавода из захваченного Красной Армией Вильнюса. Вход в административный корпус из столовой на первом этаже был как раз с улицы Слепянской.

Трудно однозначно ответить, на каких условиях и под каким предлогом из того же Вильнюса в Минск переехали для работы на открывающемся предприятии специалисты по радиотехнике из Вильнюса, преимущественно евреи. Так образовался Минский радиозавод имени Молотова, выпускавший хорошего по советским меркам качества радиоприемники и радиолы.

После войны завод довольно быстро восстановили, так как его не коснулся пожар. Возвратились и некоторые работники. Завод совершенствовался и начал производить приборы для применения в армии. По негласным советским порядкам на предприятиях, производящих что-то для оборонных целей, не допускалась высокая концентрация евреев. Поэтому почти всех их перевели в филиал завода на улице Красной, который быстро превратился в радиозавод с вполне приличной репутацией, выпускающий, снова же по советским меркам, вполне приличные приемники и телевизоры. Старый радиозавод (бывший имени Молотова, об имени которого уже не надлежало вспоминать) стал головным предприятием объединения имени Ленина. Оно специализировалось на выпуске радиоизмерительной аппаратуры и радиоэлектронных устройств, в том числе и для военных целей.

В Специальном конструкторском технологическом бюро (СКТБ) будущего «Горизонта» сконцентрировалась радиотехническая элита предприятия. Начальник СКТБ — Вениамин Натанович Пумпянский — получил высшее образование в Бордо. Естественно, он владел французским. Думаю, что неплохо знал английский, так как несколько раз посоветовал мне посмотреть относящиеся к моей работе статьи в американских журналах.

Полной неожиданностью для меня стало то, что научиться новому я смог в СКТБ преимущественно у ветеранов-самоучек, не имеющих высшего и даже среднего специального образования. Многие из них с нескрываемым пренебрежением относились к инженерам — выпускникам радиотехнических вузов РСФСР и УССР, а также к выпускникам моего родного физфака БГУ, так как лучше их знали, что и как надо делать. Поначалу они и ко мне отнеслись таким же образом, а их неофициальный лидер Изя Каплан мимоходом заметил, что он уже сделал действующий макет прибора, на разработку которого взяли на работу и меня.

Изя был человек авторитетный и серьезный. На десять лет меня старше, участник войны, имеющий награды, автор множества внедренных в производство рационализаторских предложений. Слов на ветер он не бросал, поэтому я попросил у него схему макета и буквально за пару часов проверил характеристики Изиного творения. Они оказались вполне приличными и, что греха таить, лучше тех, которых мы добивались в академической лаборатории. Изя, правда, располагал лучшими, чем мы, комплектующими деталями, но это не обесценивало его достижений, да и схемотехническое решение было у него иное.

Я целую ночь просидел над нехитрой схемой макета. Как бы построил ее теоретическую модель. Получалось, что параметры устройства можно значительно улучшить. Утром у нас с Капланом состоялся примерно такой разговор.

— Изя, позволь мне кое-что перепаять в твоем макете, и ты увидишь, что характеристики его улучшатся.

— Все умники с высшим образованием, которые сидят с тобой в комнате, уже пытались это сделать. Не получилось.

— Но у меня кроме высшего еще и аспирантское.

— Рассмешил. Ладно, попробуй.

Вечерняя речь моего утреннего спорщика уже не содержала язвительной иронии и носила чисто доброжелательный характер.

— Ты, Станислав, первый знакомый мне человек, который с помощью авторучки и крючков смог улучшить схемное решение.

Признание Капланом обозначало признание ветеранами завода, а значит и остальными сотрудниками. А что касается руководства СКТБ и прочего начальства, то оно ко мне сразу отнеслось положительно. Может быть, именно это и привело к тому, что по причине, для моей основной работы второстепенной, я стал известен не только в СССР, но и за границей.

Мой с Сашей ученик — Ли Харви Освальд

Чего только не написали обо мне любители сенсаций! Наиболее распространенная легенда, которую и сейчас временами кое-кто вспоминает. Шушкевич — сексот. По заданию КГБ он покинул работу в Академии наук, где уже настучал на всех, на кого надо. Его специально устроили на радиозавод, чтобы сделать из бежавшего в СССР американского дезертира агента КГБ, который готов к выполнению любого задания КГБ.

В действительности события развивались так. Приходит к моему рабочему месту секретарь парткома экспериментального цеха Либезин. Заверяет, что не имеет ко мне претензий за то, что я отказался давать заключения на два рационализаторских предложения рабочих экспериментального цеха, хотя ранее бранил меня за это. А отказался я что-то писать, потому что рационализаторы вообще не понимали принципа работы схем, которые предлагали упростить. Поэтому я и сказал, что могу написать: «Предложена глупость». А это унижение гегемона — рабочего класса, поэтому обратитесь за рецензией к кому-то другому.

— У меня к вам совсем иное дело, — продолжил Либезин, — рассматривайте его как партийное поручение беспартийному, как вашу общественную работу. К вам все ходят разбираться со статьями на английском языке, потому что вы лучше других знаете английский. Раз так, то подучите, пожалуйста, русскому языку американца, который работает у нас в цеху. Он сам язык слегка знает, но нужно, чтобы знал лучше.

Внутренне я сразу же согласился с предложением. Для приличия высказал некоторые опасения: мол, с натуральным американцем никогда не встречался, да и с английским языком у меня туговато. Секретарь парткома успокоил.

— Все когда-то бывает впервые, а с языком вам поможет Александр Рубенчик. Вы его еще по университету знаете, хороший работник, он тоже для других с английского переводит. Втроем, так сказать, всегда будете.

Что я могу сказать о «нашем ученике» Ли Харви Освальде доказательно? Ничего! Единственное — могу утверждать, что он не мой и не Сашин, а наш с Сашей Рубенчиком ученик. Мы должны были работать с ним только вместе.

Нам с Александром Рубенчиком было категорически запрещено спрашивать, кто он, откуда, где рос, учился, как попал в Минск. Сам Освальд не очень распространялся о себе, о том, где и кем был. Темы занятий также не побуждали откровенничать: погода, город, страна, цех, завод, спорт, магазин, базар, театр, кино и т.п. Но десяток уроков общения, и не совсем безмолвного, создает о человеке какое-то впечатление. Более того, я чуть-чуть знал его и по цеху, где он числился слесарем. Больше всего боялся, чтобы его куратор — настоящий слесарь-профессионал, как и большинство рабочих в экспериментальном цеху, — не поручил ему делать детали по моему заказу. Испортит.

Так вот все это не позволяет мне поверить заключению комиссии во главе с председателем Верховного суда США Эрлом Уорреном. Она в течение десяти месяцев расследовала преступление и пришла к выводу, что одиночка Ли Харви Освальд задумал и выстрелом из винтовки смертельно ранил 22 ноября 1963 года президента Соединенных Штатов Америки Джона Кеннеди, когда тот вместе со своей женой Жаклин ехал в кортеже по Элм-Стрит в Далласе. Я не одинок, более 70% американцев не верят в официальную версию убийства. Побывав в 2008 году в Далласе на месте преступления, я, как и большинство американцев, отвергаю официальную версию.

Возвращение в альма-матер

О более увлекательной работе, чем в СКТБ радиозавода, казалось бы, нельзя и мечтать. Да и коллектив был прекрасный. Организация работ разумная: мы в лаборатории макетируем, нашему действующему макету конструкторы придают приличный вид на бумаге, экспериментальный цех делает образец… Но физики не зря придумали «теоретическую мэрфологию», к которой и далее нам придется обращаться. Закон Мэрфи «Если какая-нибудь неприятность может произойти, она случается» имеет ряд следствий. Одно из них: «Если дела идут хорошо, что-то должно случиться в самом ближайшем будущем».

Дела шли хорошо. Мы сдали Госкомиссии низкочастотный селективный усилитель и синхронный детектор — приборы, которые были нужны буквально всем, кто занимается оптической спектроскопией и радиоспектроскопией.

1960 год. На первомайской демонстрации во время работы на радиозаводе.

Приступили к выпуску небольшой партии таких приборов на нашем радиозаводе и передаче их производства на завод в Муроме. Я был уверен, что руководство нашего завода подаст заявку на разработку новой аппаратуры для научных исследований. Союзное министерство подталкивало к такому шагу. Но умудренное жизненным опытом руководство завода не хотело рисковать и вести новые разработки. Спокойнее было сопровождать производство давней продукции и улучшать ее характеристики.

Меня мучил вопрос:

— Почему завод с таким рвением добивался получения новых серьезных разработок ранее и почему сейчас делает все, чтобы таких заказов нам не дали?

Умудренный опытом Изя Каплан искренне удивился, что я еще не понял «мудрости» высшего руководства завода.

— Два года назад они подрядились сделать новые разработки, чтобы открыть новое структурное подразделение — СКТБ, получить штаты, фонды, деньги на капстроительство. А сейчас чем проще и чем меньше, тем лучше. Ты, Станислав, оказывается, совсем без понятия; думал, что мы будем здесь все время разрабатывать новые приборы. Все новое начальству до лампочки, им лишь бы не рисковать.

А. Н. Писаревский.

После этих слов Изи Каплана захотелось снова впасть в тоску, но я не успел это сделать.

Мне позвонил Александр Николаевич Писаревский, сказал, что приехал в Минск из Ленинграда, работает в университете и хотел бы со мной встретиться. После работы я заехал к нему в университет. Узнал, что он приглашен создать на физическом факультете кафедру ядерной физики. Услышал от него несколько хвалебных слов в свой адрес. Понял, что кто-то из моих собратьев по работе ему обо мне рассказал, и вдруг:

— А вообще-то, вы занимаетесь чепухой. Ваша электроника — вчерашний день. Нужно в любых делах брать на вооружение цифровую электронику.

Мне такой поворот разговора да и сам Писаревский не понравились, и я попытался его слегка уесть:

— Уважаемый Александр Николаевич. Я тоже читаю научно-популярные журналы и знаю, что у цифровой электроники прекрасное будущее. Более того, пять лет назад в моей курсовой работе были электронные цифровые элементы. Знаю ребят, которые создают в Институте физики ЭВМ «Луч», понимаю, какие проблемы они решают.

— А разве его еще не выбросили на свалку, этот «Луч»? Я о другой цифровой, о той, которая сегодня называется ядерной электроникой, о самой высокоскоростной и интенсивно развивающейся. За нею будущее. Короче, я предлагаю вам заняться настоящим делом и постараюсь, чтобы вы зарабатывали примерно столько, сколько в СКТБ.

Кафедра ядерной физики и мирного использования атомной энергии

Именно таково полное название кафедры, сотрудником которой я стал. Первое, сформулированное Писаревским задание я бы мог выполнить сегодня в течение нескольких часов с помощью скромного персонального компьютера и ординарного стандартного аналого-кодового преобразователя. Но тогда… Я долго искал доступное сравнение, чтобы пояснить возможности электронных приборов начала 1960-х и начала 2010-х годов. Не придумал ничего лучше, чем следующее.

Мы располагали технологиями времен Колумба. Писаревский же требовал построить быстроходное судно, хотел, чтобы мы научились пересекать океан не за несколько месяцев, а за несколько дней. Наше первое аппаратурное творение было копией того, что разработали в 1961 году в Ленинградском электротехническом институте имени Ульянова-Ленина (ЛЭТИ) под руководством Валериана Орестовича Вяземского. Амплитудный многоканальный анализатор (АМА) содержал 160 электронных ламп, память на потенциалоскопе, монитор на электронно-лучевой трубке и ленточный самописец. Весил АМА более 150 килограммов. Было удовлетворено и наше себялюбие: в процессе воспроизводства разработки ЛЭТИ мы внесли довольно много усовершенствований, и сам Валериан Орестович Вяземский это признал.

Затем последовало множество приборов, разработанных непосредственно на кафедре. В основе большинства из них лежал простой принцип. На исследуемый объект направлялось ионизирующее излучение с вполне определенными временными и энергетическими характеристиками. Отклик на такое воздействие фиксировали детекторы, сигналы которых автоматически обрабатывали наши электронные устройства.

У нас было ощутимое преимущество перед остальными. В то время мы создали совместно с учеными и инженерами московского Института прикладной физики (ИПФ) самые чувствительные в мире приемники световых излучений — считали отдельные кванты! Когда в американском журнале Review of Scientific Instruments появилась первая в зарубежной научной печати статья о счете отдельных фотонов, то под ее заглавием была ремарка: «Когда настоящая статья была направлена в печать, авторы обнаружили в журнале «Приборы и техника эксперимента» публикацию, в которой реализован такой же метод». В такой форме появилось зарубежное признание нашего первенства.

Кафедра заняла престижное место в отчетах университета по, как тогда именовалось, внедрению научных достижений, она росла численно, так как имела большое количество заказчиков договорных работ. Богатых, по советским меркам, заказчиков, которые в целом ряде случаев ради срочного решения возникших у них проблем не просто платили деньги за выполнение исследований и разработку приборов, но и передавали фонды, в том числе и фонд заработной платы.

Кандидатская и ее харьковский и сибирский триумф

В начале 1963 года заведующий кафедрой позвал меня к себе и, как обычно, начал в манере, только ему свойственной:

— Ваш отчет по работе для ВЧ (назвал номер военной части) тянет на докторскую, а вы и кандидатскую не сделали. Пора этот вопрос закрыть. Так как дело секретное, писать придется в первом отделе. Думаю, что с вашей прытью двух недель вам хватит.

— Александр Николаевич, вы же знаете, что я ценю ваш юмор, а иногда и подражаю вам. Месяца два мне надо…

— Сойдемся на месяце, и точка!

Так и сошлись. За месяц я написал, а еще через два месяца защитил кандидатскую диссертацию. После этого Писаревский практически ежедневно напоминал, что у меня хватает материала на докторскую и что я обязан ее писать. Я не спорил и даже делал кое-какие наброски.

Тема моей кандидатской диссертации давно перестала быть секретной, поэтому нечего ее скрывать. Она звучала так же, как и заказанная нам по договору работа, — «Физические принципы обнаружения разведывательных приемников». Да и сам метод обнаружения приемника в выключенном состоянии был не дюже хитрый. Как в случае большинства приборов ядерной электроники, которые мы разрабатывали, посылался зондирующий сигнал, регистрировался и анализировался отклик на него. В данном конкретном случае зондирующим был радиочастотный сигнал в том диапазоне, для которого приемник предназначен.

Почти все наши разработки были итогом коллективных усилий, если хотите, коллективного мозгового штурма, напоминающего телевизионную игру «Что? Где? Когда?». Только вопросы придумывали не умники, а ставили заказчики. Судьба работы с обнаружением приемников — иная, это тот случай, где именно меня осенило перед сном, и я утром бежал на работу, чтобы как можно быстрее проверить собственную идею на практике. Оказалось, я напрасно боялся, что кто-то другой успеет сделать что-то подобное раньше меня. То, что лежит на поверхности, замечают, оказывается, не сразу. Судьба моей находки 1962 года тому подтверждение. Американцы сообщили в журнале Electronics о сущности нового (для них!) принципа обнаружения радиоэлектронных устройств лишь в 1974 году.

Году в 1980-м я приехал в Харьков в очень уважаемый институт к очень уважаемому академику. Не называю институт и имя ученого по той простой причине, что мои воспоминания о нем могут быть вырваны из текста и неуважительно по отношению к нему истолкованы. А он для меня был и остается непререкаемым авторитетом. Его ответ на мою просьбу поначалу меня смутил.

— Вы зачем ко мне приехали, за отзывом?

— Если вы сочтете возможным его дать.

— Да вы же отпетый мерзавец…

Здесь академик сделал паузу и смотрит на меня, но с усмешкой и явно дружелюбно. Значит, шутит! А вдруг нет? Молчу. А он продолжает:

— Да, да! Отпетый. Мы здесь заявили, что это невозможно, а вы сделали. Это первый случай в моей жизни, когда я признаю свое научно-техническое поражение. Все-таки и от секретности бывает прок. Хорошо, что это не попало на страницы научных журналов. Отзыв я вам, конечно же, дам и сделаю это с удовольствием.

И здесь я понял, что академик знает мою давнюю работу и предложенный мною метод.

Но это не последняя деловая реакция на мою находку 1962 года. В 1997 году звонит мне ректор Томского университета систем управления и регулирования (ТУСУР) профессор Иван Николаевич Пустынский. Мы давно с ним сотрудничаем, сделали немало совместных работ, давно на «ты».

— Станислав, я послал тебе приглашение на праздник 50-летия радиотехнического образования в Сибири. Билеты на самолет к нам и обратно тебе тоже отправили. Ты наш желанный гость хотя бы потому, что мы до сих пор используем твой учебник, плюс здесь несколько здравствующих твоих кандидатов наук. Но не это главное. Обязательно приезжай. Будешь приятно удивлен. Я договорился о твоем визите на завод, который по сей день клепает твою разработку.

Я и понятия не имел, что кто-то может в 1997-м «клепать мою разработку», так как с 1991-го перестал профессионально заниматься и физикой, и радиоэлектроникой. Но оказалось, что действительно клепают, т.е. производят на заводе разработку даже не конца 80-х, а начала 60-х. На томском заводе я увидел симпатичный прибор — конструкторское воплощение моего макета, детально описанного в отчете 1962 года, предшествовавшем моей кандидатской диссертации. Узнал, что прибор давно используется в армии.

Лучшего момента, чтобы «тряхнуть стариной» и показать, что есть еще порох в пороховницах и я еще не совсем потерял ориентацию в радиоэлектронике, придумать было нельзя. И я разразился речью, перешедшей в лекцию для профессионалов, с которыми мы на редкость хорошо понимали друг друга.

— Дорогие мои! Старая советская секретность не всегда и не во всем шла на пользу делу. Года через три после сдачи имеющегося у вас моего отчета я, работая над докторской диссертацией, предложил иной способ обнаружения. Он более чем на порядок, раз в 30—40, чувствительнее метода нелинейного переизлучения, на котором базируется выпускаемый вами прибор. Если у вас есть желание и терпение, я за 10—15 минут расскажу вам его суть…

1997 год. Томск, у ректора ТУСУР профессора И.Н.Пустынского.

Были и желание, и терпение, и в сути метода разобрались мы достаточно быстро. Поругали существовавшие ранее порядки. Выразили опасение, что вряд ли что-нибудь изменилось в подобного рода делах в лучшую сторону и в России, и в теперь уже независимой Беларуси.

Лишь только я завершил выступление, меня попросили зайти в дирекцию к городскому телефону. Звонил ректор профессор Пустынский.

— У проходной завода тебя ждет автомобиль академика Месяца — шефа Института физики атмосферы. Он хочет показать тебе институт. Езжай к нему, скажу тебе честно, что мало кто был удостоен такого его приглашения. В институт этот вообще попасть весьма трудно.

— Спасибо, я очень рад. Кое-что знаю о Геннадии Андреевиче, но боюсь, что очень мало. Не попасть бы впросак.

— Не бойся, он мужик настоящий, сам увидишь. В 70-е годы он был профессором нашего института, тогда ТИАСУРа — Томского института автоматизированных систем управления и радиоэлектроники.

Ахиллесова пята сибирского академика

Не нахожу синонима слову «легендарный».

Считаю, что я был удостоен великой чести — у входа в Институт физики атмосферы (ИФО) меня встретил легендарный академик Геннадий Андреевич Месяц. Это имя было известно всем в СССР, кто прямо или косвенно соприкасался с наносекундной импульсной техникой, хотя большинство работ академика были секретные. Сразу же при встрече я попытался сказать несколько добрых слов, показать, что знаком с достижениями академика, но фактически споткнулся.

— Геннадий Андреевич, спасибо! Это для меня большая честь — быть приглашенным в ИФО его создателем и директором.

— Я уже не директор, а почетный директор. По нечетным, да и по четным дням его возглавляет один из моих учеников.

Следующим неправильно воспринятым мною фактором был возраст академика. Я почему-то подумал, что он старше меня: худой, высокий, стройный, абсолютно седой и столь известный. Оказалось — моложе меня на год и два месяца.

А какая непростая биография! Сын репрессированного. Мать после ареста отца выселена из дома и вынуждена была ютиться с малыми детьми и свекровью у родственников. Школу Геннадий Месяц окончил с медалью, поступил на радиотехнический факультет Томского политехнического института, однако учиться на нем не смог — факультет был режимный. С отличием окончил там же энергетический факультет. В тридцать лет получил ученую степень доктора наук… А далее — активнейший инициатор и участник создания могучих научно-исследовательских центров в Сибири и на Урале. Профессор престижных вузов Москвы, Урала, Сибири. Среди его учеников около 40 докторов наук, известнейшие академики и члены-корреспонденты Российской академии наук.

И вот этот легендарный академик приглашает меня пройти к нему в кабинет, а из кабинета — в комнату отдыха при кабинете. Там стоял маленький, типа журнального, столик, покрытый белой скатертью, возле него — два удобных кресла.

— Вы, я знаю, без обеда, давайте перекусим.

Я поблагодарил за приглашение, сказал, что можно и без этого обойтись, что меня одолевает любопытство взглянуть на институт. Геннадий Андреевич тем временем сервировал столик, поставил на него из морозильника мгновенно запотевшую бутылку лучшей водки того времени — «Столичной», столовые приборы, емкую чашку с красной икрой, хлебницу со свежайшим нарезанным батоном, масленку со сливочным маслом и салатницу с чем-то овощным.

— Моя Нина Александровна (жена) заботится, чтобы у меня в холодильнике что-то было. Сами понимаете, не вино же пить в тридцатиградусный мороз, а сейчас около этого.

По-хозяйски налил в фужеры водку, одинаково обоим.

Известные мне академики такими дозами не пили, и я ожидал стандартного: пригубит и очень деликатно пожурит меня за то, что я тоже не больше чем пригубил. Тем более Томск — город, где 17 лет правил секретарь обкома Егор Кузьмич Лигачев, инициатор начавшейся 7 мая 1985 года безалкогольной кампании в СССР.

Но Геннадий Андреевич спокойно выпил все налитое в фужер, по моей оценке — граммов так 120–130. Сказать, что я непьющий, было поздно. Я тоже выпил до дна, и мы основательно закусили. После следующего наливания пустая бутылка была поставлена на пол. Процедура повторилась. Гостеприимный хозяин достал из морозилки холодильника вторую бутылку.

— Уважаемый Геннадий Андреевич, не лишнее ли это для меня — непрофессионала в таком деле?

— По третьей — добрая российская традиция, здесь в Сибири — обязательный минимум.

Не подумайте, прочитав название этого раздела, что выпивка — ахиллесова пята академика. Было абсолютно ясно, что, как говорят, он «ни в одном глазу». Я же, как ни старался держаться трезвым, но ощущал, что полыхаю неюношеским румянцем. Поинтересовался: когда же можно будет посмотреть Институт?

— А зачем? Вы же не дилетант. Увидите лидары и коробки с электроникой. Лучше потратить то малое время, которое мы имеем, и продолжить начатый разговор здесь. Никто не войдет и не помешает.

Я встречался с несколькими учеными соизмеримого ранга, но так просто «по-сибирски» — ни с кем. Узнал в разговоре ряд интересных подробностей о российской постсоветской науке, об отъезде многих ученых на работу за рубеж. Сын академика Вадим, хотя и физик, но больше известен как поэт и писатель, также переехал в США, внучка — в Новую Зеландию.

Была, однако, маленькая зацепка, которая частично могла объяснить интерес академика Геннадия Месяца ко мне, хотя по большому счету и бывшему, но физику. В 1989 году он жил и работал в Свердловске. КПСС теряла тогда свой престиж и власть. Для поддержки своей репутации партия выставляла авторитетных профессионалов в депутаты. По инициативе партийных органов академик Геннадий Андреевич Месяц был выдвинут кандидатом в народные депутаты СССР. Казалось бы, ни у кого нет шансов победить этого известнейшего ученого и организатора науки, удостоенного несметного количества наград и премий. Но о должной предвыборной кампании академика никто не позаботился. Настоящий ученый не позволил себе стать популистом и проиграл выборы. Народным депутатом СССР от Свердловского национально-территориального округа избрали оппозиционного судью Леонида Сергеевича Кудрина.

Впоследствии, в конце прошлого и в новом тысячелетии, мне было приятно видеть и слышать, что мой великий собеседник в томском Институте оптики атмосферы стал председателем Высшей аттестационной комиссии России, директором Физического института имени П.Н.Лебедева РАН, того самого престижного физического института в СССР, где я проходил стажировку у человека, которого Геннадий Андреевич считает одним из своих учителей, у Нобелевского лауреата академика А.М.Прохорова.

Дальнейшее мое пребывание в Томске шло по обычной, наезженной к тому времени колее. В переполненном актовом зале Томского университета систем управления и радиоэлектроники состоялась встреча с сотрудниками и студентами. Тема встречи, ставшая для меня привычной, — Беловежские соглашения и СНГ. Среди собравшихся в зале преподавателей и студентов почему-то не нашлось горячих сторонников возрождения СССР. Лейтмотивом выступлений было: как хорошо, что разошлись мирно, и дай Бог Ельцину силы и разума справиться с руководством остающейся по-прежнему великой Россией.

***

Вспоминая дела кафедры ядерной физики от 60-х и до начала 80-х годов, должен заметить, что фактически мы переживали предсмертный всплеск радиоэлектронной схемотехники. Развиваясь, от ламп перешли к транзисторам, потом — к интегральным схемам. Авторами новых кафедральных разработок стали молодые сотрудники, которые еще вчера начинали с воспроизведения чужих разработок. Но кафедра вовремя учуяла, что с этим нужно кончать, что будущее за микропроцессорными решениями, воспроизведение мало чему учит, а иногда и вредит делу. И мы своевременно перестроились. Не безболезненно, нет. В муках, но перестроились. Более правильно сказать: матерых схемотехников, засидевшихся на совершенствовании «электронных велосипедов», начали легко обгонять молодые сотрудники, усвоившие, казалось бы, только чисто теоретически университетские курсы по микропроцессорам.

Новое поколение инженеров по радиоэлектронике смотрело на профессионалов схемотехников как на специалистов, редко кому нужных, как строители автомобилей — на мастеров каретных дел. Достигшее совершенства ремесло не открывало перспектив для творчества. Тем, кто считался специалистом по радиоэлектронике старой закалки, приходилось слышать обидный, но, к сожалению, справедливый упрек: в электронике нет сложных вопросов, есть плохие контакты.

В МОСКВУ, К ВЛАСТЯМ

Мавзолей и Кремль

«Совок», не стремящийся попасть в мавзолей, должен был по меньшей мере вызывать подозрение. Но к мавзолею меня не тянуло, а венки к нему возлагал; и к телу вождя по ступенькам мавзолея опускался, когда нас, проректоров по научной работе ведущих университетов СССР, ежегодно собирали в Москве, где мы получали наставления и инструкции, как работать дальше. Первоначально ведущими называли университеты, в которых один преподаватель приходился менее чем на 8 студентов, потом слово «ведущий» никаких преимуществ не давало и служило просто похвалой вузу со стороны министерства.

Важным элементом нашей программы считалось коллективное посещение мавзолея. Увильнуть от этого почетного дела было невозможно. Считалось, что нам оказывается великое уважение: не нужно было стоять в длиннющей общей очереди. Для коллективных посещений по заранее поданным заявкам была своя отдельная очередь.

1986 год. Проректоры по науке университетов СССР в очереди к мавзолею Ленина. Я тоже здесь — в берете предпоследний с левого края.

Попасть в Кремль я, наоборот, хотел, но это было делом труднореализуемым. И вот в мае 1987 года меня как председателя минской городской организации избрали делегатом IX съезда общества «Знание», и мое желание сбылось.

Быть председателем городской организации общества «Знание» считалось делом почетным и не составляло большого труда. Общественная работа такого рода не требовала особых затрат времени. Почти все вопросы решались по телефону. На углу улиц Комсомольской и Карла Маркса у меня был кабинет, приемная и секретарь, но я там бывал очень редко и недолго — час-другой в неделю по расписанию приема по личным вопросам. Всю работу вела мой заместитель, находившаяся на оплачиваемой должности, восседавшая в «моем» кабинете на «моем» кресле и командовавшая «моим» секретарем. Несколько членов правления собирались раз в три месяца и одобряли проделанную работу. Лишь несколько раз мой заместитель не могла выдержать атаку лекторов-марксистов, желавших увеличения квоты читаемых ими гонорарных лекций. Тогда она звонила мне и просила о помощи. Я поручал ей передать страждущим гонораров: жду их тогда-то, то есть в часы приема. Когда приходили, объяснял, что знаю, насколько они хорошие лекторы, но, мол, трудно с деньгами, поэтому просил прочесть две-три безгонорарные лекции, как это делают некоторые другие лекторы и я, после чего страсти угасали, и мы мирно расставались.

IX cъезд общества «Знание» происходил в Грановитой палате Кремля. Кроместандартных заклинаний «Даешь перестройку!», «нести знания в массы», «сконцентрировать усилия», «улучшить», «расширить», «не допускать и всемерно поощрять» я на нем ничего не услышал. Однако было довольно много встреч с интересными людьми, мероприятий и событий, сопутствующих съезду. Делегаты были «удостоены чести» сделать общий снимок в обстановке кремлевской роскоши. Я на этом снимке — крайний слева в предпоследнем ряду. Из тех, кто у нас в республике читал лекции по линии общества «Знание», кроме меня на съезде были лишь два человека — академик Любовь Владимировна Хотылева и тогда еще член-корреспондент (позднее — академик) Евгений Михайлович Бабосов (соответственно третья справа и третий слева в первом ряду). Остальные были партийными вдохновителями, иногда — организаторами лекторской работы с населением.

Запомнился прощальный прием для делегатов на верхнем этаже Дворца съездов, на котором было множество для кого-то важных лиц. Его трудно забыть, потому что, во-первых, прием был абсолютно безалкогольным — на нем не было даже пива. Этакая крупномасштабная поедаловка вкусных, почти невиданных в обычной жизни яств с долгими тостами в честь КПСС, ее предводителей и союзных руководителей общества «Знание».

Чоканье фужерами с соком или лимонадом меня, конечно же, раздражало, но раздражение приходилось скрывать. Хорошо знал: выпусти его наружу — и в Кремль больше не попадешь. Во-вторых, делегаты съезда составили никчемное меньшинство в толпе важных московских персон, приглашенных на прием. Среди них были ветераны со многими орденами и медалями, которые в отличие от делегатов довольно громко поносили безалкогольные порядки и их авторов — секретарей ЦК КПСС Лигачева и Горбачева. Воспроизвести их совковые речи в точности не совсем удобно. При устранении нецензурщины они звучали примерно так:

— Это же надо, до чего страну довели! Позор! Раньше, если на таком приеме я, как и любой другой присутствующий здесь человек, позволил бы себе напиться до невменяемости, то никаких бы дурных последствий из-за этого не произошло. Меня бы аккуратненько усадили в черную «Волгу», привезли домой и еще бы долго благодарили за то, что я удостоил их чести прием посетить. А теперь? Ни мне, ни всем остальным никакого удовольствия. Давись осетриной и закусывай апельсинами!

Со съезда общества «Знание» мы выходили через Спасские ворота Кремля и шли в гостиницу «Россия», где нас поселили. Увидел на спуске от Красной площади к Москва-реке самолет, похожий на наш АН-2, но поменьше размерами и красивее раскрашенный. Подошел к группе зевак у самолета и спросил у старшего по званию среди находящихся возле самолета милиционеров:

— Не с неба ли он свалился?

— Ну сколько вам, граждане, можно объяснять, что реквизит это для съемок приключенческого фильма. Перекур сейчас у киношников, они обедать уехали, а мы реквизит охраняем. Расходитесь, пожалуйста.

Я быстренько ушел, чтобы меня не отнесли к числу недоверчивых примитивов. Назавтра узнал, что московская милиция — народ с хитрецой, квалифицированнее и деликатнее нашей минской, а недоверчивые зеваки — совсем не примитивы, а видавшие виды москвичи, хорошо знающие милицейские уловки. На охранявшемся милицией самолете в Москву, практически на Красную площадь, из ФРГ прилетел немецкий пилот-любитель Руст, после чего в нашей стране почти три десятка военных командиров — профессионалов, имеющих отношение к ПВО, которым этот любитель утер нос, — расстались со своими генеральскими должностями.

В холле гостиницы «Россия» была у меня и непростая личная встреча с белорусской детской поэтессой Эдди Огнецвет, приехавшей на какое-то культурное мероприятие вместе с большой делегацией из БССР. Эдди, моя мать и мой отец были однокурсниками, окончившими в 1934 году литфак Высшего педагогического института в Минске. Моя мать неоднократно мне говорила, что Эдди — единственная ее подруга, которая осталась с мамой в самых дружеских отношениях после того, как осудили отца. Многие другие отвернулись от жены «врага народа» или же просто перестали узнавать. А вот Эдди не отвернулась: встречалась, приходила к нам, мама — к ней и т.д. Порядочный, достойнейший человек, эта Эдди, говаривала мама.

IX Съезд Всесоюзного общества «Знание». Москва, Кремль, 27-28 мая 1987 года.

И вот вернулся отец и рассказал следующее. От него требовали в тюрьме, чтобы он написал доносы на нескольких человек, за что его обещали освободить. Отец категорически отказывался, тогда его начали убеждать, что все так делают. Это взаимовыгодный шаг, в итоге всех пожурят и отпускают на свободу. Отец не верил и продолжал отказываться. Тогда ему показали доносы на него, написанные рукой Эдди Огнецвет (Каган) и Алесем Кучаром. Сказали: напишешь на всех, соберетесь на воле вместе и вдоволь насмеетесь — всех отпустим и дело закроем, так как все осознали все, что требуется. Отец отказался.

Что мог сказать я Эдди Семеновне в вестибюле гостиницы «Россия» на ее слова: «Ну что же это ваш папа такое обо мне говорит?» Сказал, что не могу быть судьей, тем более судьей поступков своих родителей. Мама к этому времени умерла, и вспоминать, что она говорила об Эдди Семеновне только хорошее, мне не хотелось. Я и мысли не допускал, что отец рассказал что-то не совсем точно. Такого с ним никогда не было.

Мои первые, но повторные в округе выборы

Через неполных два года после моего посещения Кремля в марте 1989 года избирались народные депутаты СССР от территориальных и национально-территориальных округов. Несколько раз на собраниях вносились предложения включить меня в список кандидатов. Я всегда брал самоотвод, мотивируя это тем, что у меня есть серьезная работа, которая мне нравится, и я хочу продолжать ею заниматься. Так выборы и закончились. Но в Московском территориальном округе города Минска, включавшем Фрунзенский и Московский районы города, на территории которого находились и университет, и моя квартира, баллотировались только два кандидата и обоих с треском завалили. Оба вместе они набрали менее 15 процентов голосов. Одного из них — первого секретаря горкома — завалили к моей великой радости, так как к этому времени я с ним основательно поругался после того, как он попытался меня отчитывать и требовал “понять, что нет оснований сеять панику из-за Чернобыля”.

Ко времени начала выдвижения кандидатов на повторные выборы на кафедре произошло приятное событие — мы успешно завершили все формальности с военпредами по сдаче серьезной хоздоговорной работы. Как всегда в таких случаях, без лишнего шума и огласки собрались у одного из сотрудников дома (в данном случае это был доцент Александр Люцко) отметить достижение. В это смутное безалкогольное время, когда не очень легко было купить бутылку вина, мы соприкасались со спиртным редко. Хорошее настроение от того минимума алкоголя, который у нас был, стало еще лучшим. Мы развеселились и начались приколы, но не без трезвых предложений.

— Предлагаю тост за справедливость. Никто не возражает? Давайте действовать так, чтобы справедливость восторжествовала. Наш кафедральный питомец Дема, точнее — Миша Демчук, вознесшийся до заведующего отделом науки ЦК КПБ, избран народным депутатом СССР от общества “Знание” как председатель республиканской организации общества, хотя по линии этого самого общества он никогда нигде не читал ни одной лекции. Шушкевич возглавляет городскую организацию и таких лекций прочел множество. Заметьте, все — безгонорарные. Я предлагаю выдвинуть завтра нашего заведующего кафедрой и проректора кандидатом по этому нашему Московскому округу, где он живет и мы сейчас находимся, и требую, чтобы он не брал самоотвод... Признавайся, будешь брать самоотвод? Если будешь, отказываемся с тобой пить сейчас и на все времена.

Если быть на сто процентов честным, то меня даже обрадовал такой поворот дел. Но вида я не подавал. Ведь соглашаться с тем, что кто-то случайный на собрании выдвигает тебя кандидатом в депутаты, означает обнажить свое тщеславие, поэтому самоотвод тебя в некоторой степени украшает. Отпадает вариант провалиться. А здесь — друзья вынудили, в состоянии легкого подпития пообещал... Ну чем не демонстрация верности слову скромного человека, не претендующего на славу? И я предложил продолжить веселье, пообещал самоотвод завтра не брать.

На университетском собрании по выдвижению в бюллетень для тайного голосования были внесены три кандидатуры. За меня проголосовало более 450 человек, за проректора Евгения Петряева — порядка 70, а неизвестный мне дотоле Зенон Позьняк, не присутствующий на собрании, но выдвинутый сотрудниками университета, получил примерно 50. Я, к стыду своему, настолько погряз в неполитических делах и заботах, что ничего не знал ни о Позьняке, ни о БНФ — Белорусском Народном Фронте, что стало всем понятным после моего выступления и моих ответов на вопросы. На следующее утро понял, что члены БНФ есть и на моей кафедре. На моем столе в кабинете заведующего кафедрой появилась небольшая брошюра — “Программа БНФ”.

Если бы не эта программа, то я, пожалуй, был бы более горячим сторонником БНФ. Все, что касалось в ней возрождения белорусской культуры, белорусского языка, исторической правды, мне сразу же понравилось и продолжает нравиться сегодня. Но предложения по реформированию высшего образования, с которым была связана вся моя жизнь, демонстрировали незнание авторами ни истинного положения дел, ни путей совершенствования и устранения недостатков. Вместе с тем было на редкость приятно сознавать, что в Беларуси есть истинные патриоты, борющиеся против реально имеющего место унижения национального достоинства белорусов методами, не направленными против людей других национальностей.

Избирательная агитационная кампания была непродолжительной, но очень интенсивной. Моими конкурентами были два достойнейших человека — православный священник, настоятель церкви на Военном кладбище, и ставленник обкома партии (!) директор “Амкодора” Василий Михайлович Шлындиков.

Был и форменный негодяй — профессор, выпускник МГИМО. Фамилию я его забыл и вспоминать не хочу, но выступления и оскорбления в адрес оппонентов помню. Они напоминали взрыв бочки с нечистотами, которые обрызгивали всех: и правых, и виноватых. Плюс коронная фраза: “Как вы смеете идти в депутаты, не зная в совершенстве ни одного иностранного языка?”

— Зачем вы делаете такие заявления, ведь вы — образованный человек? — спросил его как-то я.

— Ради самых простых людей, а их, таких избирателей, большинство. Они должны знать, что я не рафинированный чистюля, хотя и МГИМО окончил, а боец! Вот увидите, они меня выберут!

В итоге набрал профессор доли процента голосов.

Встречи кандидатов с избирателями можно было проводить где угодно и когда угодно. Организации, в распоряжении которых были зрительные залы, обязаны были предоставлять их кандидатам, если в желаемое время там не проводились какие-то плановые мероприятия. О встречах, например, в зале театра музкомедии, в клубе Киселева, в зале газовиков на улице Гурского члены “моей команды” надежно договаривались по телефону.

Было немало забавных инцидентов. В зале на Гурского кто-то наделил буквально всех участников листовкой, в которой я представлялся личностью настолько отвратной, что никакой уважающий себя человек за меня голосовать не должен.

Зал переполнен. Я выступил, ответил на вопросы. Выступили и другие кандидаты. Встает рабочего вида человек и обращается к президиуму:

— Откуда в зале эта неприличная листовка?

Президиум молчит. Вопрос повторяется:

— Откуда в зале эта листовка и еще пачки таких же листовок в коридоре, чтобы мы их разнесли по всему округу? Пусть ответит кто-нибудь из организаторов встречи.

Встает представитель райкома партии — третий секретарь:

— Товарищи, вы же знаете, у нас теперь свобода слова, свобода высказывания мнений. По-видимому, кто-то решил таким образом довести до вас свое мнение. Организаторы встречи к этой листовке никакого отношения не имеют.

К трибуне из зала с решительным видом рвется женщина. Ее пропускают. Она употребляет до сих пор непонятное для меня слово “лапидус”, но я хорошо его запомнил и с того случая временами употребляю сам.

— Ах ты, лапидус проклятый! Я же вот этими руками по твоему приказу печатала эти листовки, как ты пояснял, для того, чтобы негодяи к власти не прорывались! А негодяй-то, оказывается, ты!..

Что здесь началось, словами передать трудно.

В конце концов я был избран, но оформление документов несколько затянулось, и я прилетел в Москву, хотя и до начала съезда, но позднее других депутатов. Меня “подбросили” правительственным самолетом вместе с премьером Вячеславом Кебичем. Он объяснял свое опоздание большой занятостью.

Первый съезд

Первый Съезд народных депутатов СССР открылся 25 мая 1989 года. Он состоял из 2250 депутатов: 750 — от территориальных округов, 750 — от национально-территориальных, 750 — от общественных организаций. По замыслу, он как бы воплощал идею соборности — представительство всех слоев населения, но, по существу, КПСС держала в своих руках контрольный пакет акций. Со временем пакет становился все более скудным, а на третьем съезде уже не позволил сохранить руководящую роль КПСС.

Полномочия съезда были широчайшими, он мог рассмотреть любой вопрос, касающийся СССР, и принять по нему окончательное решение. Заседания транслировались по телевидению в прямом эфире. Съездом руководил председатель Верховного Совета СССР. В первый же день работы съезда на эту должность был избран Михаил Горбачев. Предполагалось собирать съезд раз в год и решать на нем наиболее важные вопросы внутренней и внешней политики СССР. Законодательные, распорядительные и контрольные функции возлагались на формируемый съездом относительно небольшой по численности Верховный Совет СССР.

1989 год, июнь. Кремлевский Дворец съездов. В первом ряду — депутаты из БССР.

Депутат Юрий Дмитриевич Черниченко, выступая на съезде, назвал сторонников М.С.Горбачева “агрессивно-послушным большинством”, а Гавриил Харитонович Попов открыто заявил об оппозиции этому большинству и призвал к формированию межрегиональной депутатской группы — МДГ.

7 июня прошло первое собрание МДГ. 29-30 июля состоялась первая конференция МДГ, на которой были избраны Координационный совет (КС), пять сопредседателей и приняты “Тезисы к программе практической деятельности по реализации перестройки”. Сопредседателями КС стали Б.Н.Ельцин, Ю.Н.Афанасьев, Г.Х.Попов, В.А.Пальм, А.Д.Сахаров, секретарем А.Н.Мурашов. В конференции участвовало 268 членов МДГ, в том числе из БССР — А.М.Адамович, В.В.Быков, А.О.Добровольский, С.С.Шушкевич, кроме них никто из народных депутатов СССР из Беларуси не решился тогда войти в МДГ.

Июнь 1989 года. Народные депутаты СССР из БССР В.И.Стельмашоное, В.В.Быков, С.С.Шушкевич в Кремлевском Дворце съездов.

На второй конференции МДГ в сентябре 1989 года была принята Платформа МДГ, включавшая такие пункты, как отмена 6-й статьи Конституции о руководящей роли КПСС, демократизация избирательной системы, демократический закон о печати, законы о земле и собственности, о новом Союзном договоре. Многие пункты Платформы были приняты III и IV Съездами народных депутатов СССР. На III съезде в марте 1990 года была отменена статья 6 Конституции СССР. Ряд членов МДГ стали видными политиками и государственными деятелями. Среди них, кроме упомянутых выше, — А.А.Акаев, Г.Э.Бурбулис, А.И.Казанник, К.Прунскене, А.А.Собчак, С.Б.Станкевич, Г.В.Старовойтова, В.А.Яворивский.

За мной на заседаниях съездов было закреплено место в проходе между рядами, с которого было довольно просто подойти к микрофону для “голоса из зала”, что позволяло мне чаще других подавать голос.

В свою очередь телекамера фиксировала ораторов у микрофона крупным планом, поэтому и в Москве, и в Минске я буквально двадцати шагов не мог сделать, чтобы кто-то не крикнул: смотри, вон “депутатик” пошел. Почему “депутатик”, не понимаю до сих пор.

Вроде не маленький.

Что имели, умели и могли народные депутаты СССР

Народные депутаты СССР располагали довольно обширными правами и возможностями. Скажу прямо, большинство из них не умели, а порой и не хотели ими пользоваться. То и другое было хлопотно. Для депутатов со стажем, то есть для тех, кто был депутатом в старое советское время, главным было ожидание партийных указаний и их беспрекословное выполнение. А к депутатскому довольствию и депутатским привилегиям они давно привыкли.

До начала первого заседания съезда первый секретарь ЦК КПБ, народный депутат Ефрем Евсеевич Соколов попытался собрать всех “белорусских депутатов”, информировать их об общих целях и задачах. Адамовича и Быкова на встречу не приглашали, остальные собрались. Добровольский, Воронежцев, Корниенко, Игнатович, еще несколько депутатов и, естественно, я, сказали, что избраны не от партии и не благодаря помощи партии, а скорее, наоборот, вопреки желанию ее республиканского руководства. Поэтому, заявив, что будем выполнять наказы избирателей, а не руководствоваться пожеланиями партийных руководителей, мы собрание покинули. Произошел раскол почти так на так. “Протестная” группа оказалась чуть меньшей, но, увы, далекой от сплоченности, а отдельные ее представители сначала нередко оказывались в лагере старых партийцев. Ситуация серьезно изменилась в пользу депутатов, настроенных на перемены, лишь к третьему съезду в марте 1990 года.

Каждый народный депутат был личностью неприкосновенной, имел помощника, получающего заработную плату, имел “ковер-самолет” — право бесплатного проезда пассажирским водным транспортом, поездом, самолетом, общественным транспортом на всей территории Советского Союза, мгновенно получал дипломатический паспорт при направлении его в зарубежную поездку, в дни съездов ему выдавались суточные, которые и в обычных условиях можно было считать внушительными, а в кремлевском буфете и подавно. На депутатский запрос в течение десяти дней должна была ответить любая инстанция, в которую депутат обратился, Генеральная прокуратура СССР должна была ответить на запрос депутата в течение 30 дней.

Я разбил ставку помощника депутата на две полставки и зачислил на них двух студентов юридического факультета БГУ — “патологическую отличницу” и “афганца” — немало повидавшего парня, прошедшего Афганистан. О таких помощниках можно было только мечтать. Отличница подготовила ряд писем на основе обращений ко мне избирателей, причем пять из них — в Генеральную прокуратуру СССР. По четырем из этих писем протест прокуратуры был направлен в суд! Пересмотр дел привел к освобождению невинно осужденных. Успех невиданный, обычно Генпрокуратура положительно реагирует на (0,5-1%) поступающих заявлений.

Впоследствии моя замечательная помощница — Наталья Козыренко — уехала в Нью-Йорк в Колумбийский университет для совершенствования образования. Я был почти уверен, что она не вернется в Беларусь, и не ошибся. В Беларуси, как в стране, где господствуют указания, а не закон, высококвалифицированным юристам делать нечего. Недавно я узнал, что “мою отличницу” нарасхват приглашали престижные фирмы и сейчас она возглавляет британскую юридическую фирму в Москве.

Студент-”афганец” был хорош по-своему при контактах с органами правопорядка и вообще с теми правдолюбцами, которые изображали из себя “крутых”. В целом же народным депутатам СССР были даны права и возможности решать по справедливости жизненно важные вопросы избирателей любого ранга. Мы этим широко пользовались.

ЕСЛИ Б ЗНАЛ Я, С КЕМ ЕДУ, С КЕМ ВОДКУ ПЬЮ...

Трогательное послание

Летом 2010 года я получил письмо с предложением быть одним из авторов сборника о создании и деятельности СНГ. Мотивация предложения была весьма убедительной: быть одним из соавторов издания, чьи “свидетельства могут стать бесценным источником правдивой, объективной информации, будут способствовать разъяснению истинной сущности тех проблем, которые существуют в Содружестве в настоящее время”. Письмо было подписано главой Белорусского торгово-финансового союза (БТФС) Вячеславом Францевичем Кебичем.

Я и мысли не допускал, что предложение довести до людей правдивую объективную информацию может исходить от человека, который в 2008 году в своей книжке “Искушение властью” наплакал огромную лужу слез по поводу кончины КПБ-КПСС, без излишней скромности представил себя политиком, известным всему миру, с которым с советских времен считаются руководители крупнейших стран, обвинил меня во всех смертных грехах, манипулируя клеветой, подготовленной его избирательным штабом в 1994 году.

После беглого пролистывания “Искушения властью” желание читать книгу у меня исчезло, я понял, для чего она предназначена. Критиковать автора за желание продемонстрировать преданность нелегитимному правителю Беларуси лишь способствовало бы достижению им поставленной неблаговидной цели, и на вопросы журналистов по этому поводу я отвечал примерно так:

— Хорошо, что Вячеслав Францевич, хотя и с опозданием, но понял и показал в книге, что его друзьями-соратниками были люди с сомнительной репутацией — В.Заметалин, П.Кравченко, И.Антонович и М.Мясникович.

Полученное от Кебича обращение ко мне как к “бесценному источнику правдивой объективной информации”, заставило сделать над собой усилие и книгу прочесть. Стало ясно, что настанет время, когда мне не избежать детального пояснения, почему я решительно изменил отношение к человеку, которого уважал и с которым, как мне казалось, мы сделали доброе дело, известное всему миру.

И вот случай настал, не объяснить нельзя.

Знакомство

Я познакомился с Кебичем в год Чернобыльской катастрофы. Он произвел хорошее впечатление и как человек, и как заместитель Председателя Совета Министров БССР — Председатель Госплана БССР. В отличие от других заместителей тогдашнего премьера Михаила Васильевича Ковалева у него было мало снобизма, хотя хватало оснований для того, чтобы быть заносчивым. Его послужной список впечатлял: инженер, главный инженер, директор станкостроительного завода, ставшего образцово-показательным в производственном и социальном плане, пять лет партийной работы в горкоме, обкоме и ЦК КПБ. На всех инженерно-менеджерских должностях он преуспел. Лучше иных разобрался, что такое Чернобыль и не предлагал никаких партийных наскоков для уменьшения его пагубных последствий. С 1989 года был народным депутатом СССР, находил способы не демонстрировать публично в Кремле, во Дворце съездов партийного единства с чисто партийными депутатами от БССР типа Е.Е.Соколова, В.В.Григорьева, В.М.Семенова, А.А.Малофеева, Н.С.Игрунова, А.И.Дубко, Н.И.Дементея, В.И.Гончарика, В.И.Бурского, В.Л.Бедули.

Лишь через несколько лет я понял, что он обладал незаурядным даром быть своим как среди партноменклатуры, так и в среде демократично настроенных депутатов, не зашоренных догмами КПСС. Я не раз был свидетелем его перевоплощения, но никогда не осуждал его, думая, что иначе для пользы дела поступать нельзя. Не единожды он заглядывал ко мне в кабинет в мою бытность первым заместителем председателя Верховного Совета. Когда я ему говорил, что поднимаемый им вопрос не ко мне, а к председателю Верховного Совета Н.И.Дементею, он вежливо меня останавливал, говоря: “Я знаю, к кому пришел”. У меня оставался единственный выход — подтвердить, что пришел он к тому, к кому надо, и, не ссылаясь на Кебича, искать способ решить с председателем Верховного Совета поднятый премьером вопрос.

В начале сентября 1991 года Н.И.Дементей вынужден был уйти в отставку, так как, хотя и вяло, но вполне определенно солидаризовался с ГКЧП. Встал вопрос о выборе нового председателя Верховного Совета БССР. Выборы состоялись 9 сентября. Кебич и я были выдвинуты кандидатами на эту должность и вышли во второй тур голосования. За меня проголосовало больше депутатов, чем за Кебича, но менее половины от полного списочного состава депутатов ВС БССР. Должно было состояться повторное голосование. Если бы при повторном голосовании ни Кебич, ни я не набрали требуемого для избрания количества голосов, то мы оба теряли право баллотироваться далее. В создавшейся ситуации я и сам, несмотря на имеющееся у меня преимущество по голосам, подумывал, не снять ли мне свою кандидатуру, чтобы Верховный Совет не избрал председателем кого-то совсем неподходящего. Кебича я считал тогда лучшим из всех остальных возможных претендентов на эту должность. Однако Кебич меня опередил, свою кандидатуру снял, фактически предпочтя меня другим возможным претендентам. Я счел его поступок благородным, поблагодарил и выразил надежду на плодотворное сотрудничество парламента и правительства, которое он возглавляет. После избрания меня председателем очень долго был убежден в том, что мы добросовестно сотрудничаем, простите за пафос, на благо Беларуси.

Немало депутатов, сотрудников Верховного Совета и Совета министров, находившихся в доверительных со мной отношениях, предупреждали меня о двойной игре Кебича, о его страстном желании меня “подсидеть”, иными словами — скомпрометировать. Их аргументы не казались мне убедительными. Ссылки были преимущественно на откровения премьера в нетрезвом виде. Никак на это не реагируя, я сожалел лишь о множестве подхалимов в окружении Вячеслава Францевича, не устающих наливать ему рюмку за рюмкой, что временами приводило к преждевременному окончанию рабочего дня главы правительства. Но один разговор мне запомнился.

— Держитесь от Кебича подальше, он сам еще более-менее, но ближайшие подчиненные такие, что ради завоевания расположения шефа могут раздавить, оклеветать, разжевать и выплюнуть кого угодно. Когда они становятся членами его команды, приносят клятву на верность шефу. Он в свою очередь клятвенно обещает защищать их при любых неблагоприятных поворотах судьбы.

Так счел своим долгом сказать мне уходивший на пенсию сотрудник Совмина, с которым я был знаком задолго до того, как оказался в депутатах. Зная, что мафиозный принцип господствовал в Академии наук и ряде вузов, я не замечал сходства Кебича с тамошними “мафиози” и продолжал считать его лучшим из представителей исполнительной власти.

Прозрение наступило позднее.

К сожалению, я не раз ошибался в людях. К счастью, сначала всегда думал о тех, в ком ошибся, лучше. И снова же, к счастью, заблуждения не были долговременными. Одно из самых долгих — Кебич, которому я верил и с которым, как мне казалось, мы вместе стали причастны к важнейшему событию конца второго тысячелетия, собрав здесь, в Беларуси, глав РСФСР, УССР и БССР и подписав в Беловежской пуще Соглашение о создании Содружества Независимых Государств.

Будь Кебич таким, каким он мне казался, с ним вместе можно было бы сделать очень многое для Беларуси. Я отождествлял его с лучшими обитателями моей родной Слепянской улицы, видел схожесть их с теми, откуда он родом, так как не раз убеждался, что вокруг Воложина, Ивенца, Першаев, Ракова, Налибоков живут такие же люди, как на моей родной Комаровке, — уважающие друг друга добросовестные трудяги.

Но, приписывая добросовестность всем, я ошибся.

Ансамбль лжецов

Логично предположить, что книги пишут авторы, чьи имена напечатаны на обложках. Согласно такому подходу, книгу “Искушение властью” написал Вячеслав Францевич Кебич. Но нередко люди, занимающие высокое положение в обществе, нанимают для написания своих книг литераторов, записывают желаемое на диктофон, получают от нанятого распечатку, доводят ее до приемлемого для себя вида.

У меня есть знакомые, которые писали для кого-то книги, т.е. выполняли литературный заказ. Знаю также и тех, для кого писали книги. Я не отвергаю такой метод написания, хотя все без исключения мои личные попытки воспользоваться помощью профессионала провалились и ни в одной моей публикации нет ни одной строчки, написанной для меня кем-то. Как бы то ни было, при любом способе создания публикации за написанное несет ответственность автор, т.е. тот, чье имя на обложке, в титрах или рядом с заголовком публикации.

Сначала я не мог понять, во-первых, почему в книге Кебича грубейшим образом извращена информация о событиях, непосредственным участником которых был сам Вячеслав Францевич? Во-вторых, откуда взялись нелепые многострочные повторения с различным толкованием их сущности? В-третьих, откуда в книге столь опытного бюрократа имеется гора технических противоречий (сравните, например, стр. 313 и 316) и неточностей, включая приписываемое мне участие в мероприятиях и выступления в местах, от которых я был за тысячу километров?

Все становится на свое место, если предположить, что книгу “Искушение властью” писал для Кебича не один человек и что официальный автор не начитывал все на диктофон, просто формулировал пишущим задания, на кого искать только компромат, на кого — только позитив, не заботясь о чистоте источников информации и о ее правдивости.

И, наконец, самое главное. Не может человек, который обвинил меня в своей книге в публичной наглой лжи, в отречении от отца и прочих смертных грехах, обращаться ко мне с официальным письмом как к человеку, чьи “свидетельства могут стать бесценным источником правдивой, объективной информации, будут способствовать разъяснению истинной сущности тех проблем, которые существуют... в настоящее время”. Значит, Кебич либо подписал письмо, не читая (но это маловероятно — письмо короткое, всего десяток строк), либо не читал внимательно книгу, автором которой он числится.

Ну зачем, казалось бы, непосредственному участнику писать в книжке неправду о том, что было в Беловежской пуще 7—8 декабря 1991 года? Не привирать, украшая повествование шутками-прибаутками и забавными хитросплетениями, не являть интеллектуала, как это делается в книге, сравнивая запрет КПБ-КПСС с деянием Герострата, а лгать.

Понятно, когда умеренно, а иногда и не совсем, лгут выдумщики, заботящиеся о сенсационности публикаций в желтой прессе. Иное дело — первый премьер-министр независимой Беларуси. Гордо заявить в своем трактате “я оправдываю ложь только во спасение” (стр. 216) и здесь же пояснить, когда оправданна ложь жене, ребенку, больному, при “соображении на троих”, т.е. присвоить себе право быть высшим судьей и право решать, когда можно врать.

Лгать ради спасения жизни — понять можно. И я привожу в этой книге примеры сознательной лжи достойнейших людей, оказавшихся в силу чудовищности государственной машины, которая нас перемалывала, в условиях выбора “ложь или смерть ближних”. Но ложь ради сохранения места у кормушки, ради должности, приносящей приличный доход, или незаконно присвоенного имущества — преступление такое же, как грабить или воровать. Лгать, чтобы явить преданность хотя и презираемому, хотя и нелегитимному предводителю, ради личной выгоды тоже плохо. Однако врать для личного благополучия, безосновательно пороча тех, с кем вроде бы и дела неплохие удалось сделать, — несовместимо со статусом приличного человека.

Полагаю, что борзописцам, нанятым Кебичем, удалось угодить нашему нелегитимному предводителю на посту президента. Тот еще раз убедился, что правильно осчастливил числящегося в авторах Вячеслава Францевича, не перекрыв ему дорогу в так называемую Палату представителей и одновременно одарив высокой пенсией. Та мудрость, которая без лишней скромности приписывается в книжке числящемуся автором, не украшает сдержанного на самовосхваление человека, потому что мудрость эта не подтверждается разумными поступками “автора”, а достигается попытками унизить и оскорбить других.

Тем не менее в книге убедительно показано, что руководители избирательного штаба кандидата в президенты на выборах 1994 года Вячеслава Кебича — Петр Кравченко, Михаил Мясникович, Иван Антонович и Владимир Заметалин — полностью лишены таких человеческих достоинств, как честь и совесть. Наш “всенародно избранный” результатами кебичевского исследования должен быть удовлетворен и может совершенно спокойно брать любого из представителей четверки в свою команду — в высшем эшелоне нужны именно такие. Назначай на любую должность — не ошибешься: будет действовать не по закону, а по указанию. Так со всеми четырьмя и произошло.

Следует признать: все эти “звезды”, кроме Заметалина, — люди талантливые, образованные и умеющие хорошо работать. Они готовы на все, но... ради достижения личных целей, ради личной выгоды. А что касается Заметалина, то личной корысти ради он, при наличии “крыши”, и на криминал ходил! Замечу еще раз, характеристики субъектов четверки — не мои, это представленные в сжатом виде умозаключения самого Вячеслава Францевича из его книги “Искушение властью”.

Возникает законный вопрос: почему же, Вячеслав Францевич, все эти, по характеристикам и определениям, данным в Вашей книге, — люди с сомнительной репутацией возглавили Ваш избирательный штаб, и Вы это приветствовали? Почему, наконец, и до выборов Вы опирались на них и видели в них своих соратников и сподвижников? Ведь Вы располагали широчайшими возможностями, и у Вас был выбор.

Не пояснили ведь, что именно такие деятели и нужны были Вам. И, снова же, Вы хорошо и давно знали, что они именно такие: провокаторы, позеры, без чести и совести. В глаза, правда, никому из них смотреть нельзя, ведь не скрыть, что лживые. Но зачем такая сентиментальность — в глаза смотреть?

А задания какие Вы им давали! Армейскому политработнику Заметалину, специалисту по клеветнической пропаганде с целью дезориентации военнослужащих противника, — статью написать по-ленински изобличающую, но обязательно с пятью процентами правды и убийственной тщательно придуманной ложью, да такой, которая бы обнулила шансы конкурента.

Есть основания считать, что состоялся примерно такой диалог:

— Компромат-то я придумаю и в печать протолкну под видом перевода из зарубежной газеты так, что комар носа не подточит. Никто подлей меня этого сделать не сможет, всю жизнь этим занимаюсь. Но статей писать не умею. Для этого мне штат сотрудников нужен, какой у меня раньше был, — отвечает Заметалин.

— Никаких сотрудников, не то время. Незамедлительно нужен профессионал, мастер убийственно яркого подлого слова. Да чтобы искренней правдой казалось и за сердце брало!

— Знаю такого, но сдерет страшно много!

— Ничего, раскошелимся, если действительно мастер. А зовут-то его как?

— Сашкой зовут, Прохановым.

— Российский писатель-коммунист Александр Проханов?

— Да!

— Этот сдерет!

И поручили заказать Проханову, и заказали, и заплатили, и напечатали в “Советской Б.”, и перепечатать приказали во всех газетах более мелкой значимости. А получился пшик. Пшик, так как примитивный солдафон Ваш Заметалин, хотя и полковник запаса, но “поселкового уровня” провокатор, не дорос до махинаций республиканского масштаба, а на интернациональную провокацию замахнулся.

После этого Вы расплакались в книге, что не знаете, кому он — Заметалин — нанес больший вред: мне — Станиславу Шушкевичу, как задумывалось, или Вам — Вячеславу Кебичу, как по недомыслию получилось. Не будьте лицемерно плачущим большевиком. Статья-утка не причинила Вам вреда, тем более на электоральном поле. Она Вам помогла, но окончательно разоблачила Вас в глазах тех, перед кем Вы долго удачно прикидывались высокоморальным человеком.

Министр иностранных дел Петр Кравченко получил от Вас иное задание.

— Езжай, Петя, в США, — сказали Вы ему, — проникни на все самые высокие уровни Госдепартамента, скажи, что случайно оказавшийся на высшей государственной должности Шушкевич категорически отказывается ехать в Штаты с визитом и вообще не понимает, что такое государственная служба, а тем более — официальный визит. Поэтому пусть пригласят меня — премьера, в руках которого вся реальная власть.

Поехал, проник, сказал, как велели. Но поставленной задачи не решил. Вас не пригласили даже просто так, не то что с официальным визитом. И не потому, что Кравченко не старался, а потому, что это для Вас он был профессионалом-министром, а клерки Госдепартамента на мелких вралях-непрофессионалах зубы съели и воспринимали его не иначе, как самобытного функционера коммунистического розлива, убежденного в своей респектабельности, но не разбирающегося даже в азах дипломатического протокола.

Для реализации желаемой Вами задумки нужно было начинать с Полномочного и Чрезвычайного Посла Соединенных Штатов Америки в Республике Беларусь Дэвида Суорца. Но Вы оставались по-советски мудрым хозяйственником, не политиком. Были убеждены, что если договориться с верхами, то низы подчинятся. Посол был для Вас персоной малой значимости. Вы даже имя его перепутали в своей книжке, назвали Майклом. А он Дэвид, Дэвид Суорц — первый посол Соединенных Штатов Америки в независимой Республике Беларусь.

В непристойном окружении окончательно теряются остатки собственной пристойности. Вы стали врать. Не ошибаться, такое с каждым случается, а врать. И не во спасение жизни или чего-то достойного, как в книжке пишете, а во имя собственной выгоды и собственного благополучия.

Бледнеют перед Вами те фантазеры-журналисты, которые были далеко от места, где создавалось и подписывалось Беловежское соглашение. Некоторые из них с уверенностью очевидцев твердили, что никого в компании подписантов трезвого не было, что все были мертвецки пьяны. Их понять можно, они работали на своих, падких на сенсации, издателей. Вы же сначала не допускали никаких неточностей, освещая произошедшее в Вискулях. Потом заметили, что правда лично Вам не на пользу. Во-первых, здешний предводитель все свои неудачи и нелепости начал оправдывать развалом Союза. Во-вторых, и Ельцин начиная с 1996 года под давлением усилившихся российских почитателей империи стал публично делать вид, что сожалеет о распаде Союза, а значит, и о Вискулях. Не уловили Вы, что это был тактический предвыборный ход Ельцина. Ваш друг Черномырдин, воссевший в кресло премьера (в значительной мере благодаря Вискулям) тоже всплакнул по поводу распада...

А Вы перестроились и завели новую песню, почти как Высоцкий о Черчилле: это все придумал Шушкевич в 1991 году. Вам выгодно было так петь, и Вы запели и продолжаете петь с упоением.

Выбор лодки

Внутренний фактор был определяющим. Вы стали во всем, в чем только было можно, угождать диктатору, о котором, до его восхождения на олимп, были весьма плохого мнения. Но ситуация “стабилизировалась” под вчерашнего директора слабенького совхоза. Жестоко, подло, даже кроваво, но под него. И Вы под эту ситуацию подстроились. Все, связанное с дебатами до Беловежской пущи и в самих Вискулях, процедуру подписания Соглашения и оповещения об этом извратили настолько, что опровергать Вас означает впасть в полный маразм. Я делать этого не намерен, просто довожу до читателя правду в этой книге. Благо живых свидетелей всех этих событий достаточно. При сомнениях есть у кого уточнить. Кстати, всех нас, здравствующих подписантов Соглашения о создании СНГ, собрала в середине февраля 2011 года в Киеве на приеме, организованном российским посольством в Украине, вдова Бориса Николаевича Ельцина Наина Иосифовна. Почему она Вас не пригласила — не знаю. Может, книжку Вашу пролистала или рассказали ей, что за небылицы в этой книжке наворочены?

Так вот на этом приеме Леонид Макарович Кравчук, Геннадий Эдуардович Бурбулис, Витольд Павлович Фокин и, естественно, я совсем иное, чем Вы, о Вискулях рассказывали и друг другу ничуть не противоречили. Таким “бесценным источником” можете быть и Вы, Вячеслав Францевич, если, простите за повторение грубости, перестанете целеустремленно угоднически врать.

Приблизьтесь к тому благородству, каким Вы наделили себя в книжке! Ведь в моем понимании Вы по-прежнему талантливый трудолюбивый человек, как говорят, сам себя сделавший. Вы шли от сохи, от производства к партийной работе, но не задержались на ней. Вернулись  к хозяйственной, и на Вас взвалили сначала Госплан, а потом и Совмин. Тянуть такие институты тяжко, и чистые партийцы, т.е. работники идеологического фронта, никогда на такое не пойдут. По их терминологии — до такого не опустятся. А Вы впряглись и тянули. Тянули неплохо на всех тех должностях, которые ведут порядочного совестливого человека к ранним инфарктам и инсультам.

Из таких, как Вы, получаются лидеры национального масштаба, если они вместе с соратниками из людей порядочных и честных вооружают нацию добротной идеей и ведут ее за собой. Вы же стремились стать лидером нации весьма изворотливым образом. С одной стороны, опираясь на коммунистическую идею. Вместе с тем Вы хотели стереть в порошок всех остальных, кто ею же руководствуется, а заодно и тех, кто стремится увлечь массы иной идеей. Для этого Вы и собрали в своем штабе тех, у кого нет ничего святого, кто готов действовать по Вашему указанию, а не руководствуясь какой-то идеологией.

Я бы мог долго повествовать о том, что искренне уважал Вас не только из-за происхождения, но и как матерого советского хозяйственника, сделавшего в советских условиях из ординарного станкостроительного завода имени Кирова “куколку”. Правда, и Вы не устояли после этого перед соблазном стать партийным боссом. Вы — абсолютно не стойкий, Вы срываетесь. Часто совсем непозволительным для мужественного человека образом.

С первого знакомства, понимая, кем является Петр Кравченко, Вы решили, что именно такой человек Вам нужен для личного продвижения, или, как сейчас говорят, для собственных промоций. Избавиться от него, решили Вы, не составит большого труда при тех властных полномочиях, которыми реально располагали. Он же с истинным рвением выполнял только те Ваши поручения, которые ему лично нравились и ему лично были выгодны. Когда я попросил своего секретаря выдворить его из моего кабинета за наглость, облеченную в форму заманчивого для меня предложения, он успел выкрикнуть, что сотрет меня в порошок, опираясь на тот факт, что Вы — премьер-министр — меня также люто ненавидите, как и он. Иными словами, он в эмоциональном порыве не просто выдал Вас, а предал.

У Вас не получилось и не могло получиться, Вячеслав Францевич, стоять двумя ногами в двух разных лодках. В итоге Вы предпочли старую, обжитую, хорошо Вам известную лодку партийной номенклатуры, перекрашенную после запрета КПСС-КПБ в лукашенковский цвет. Абсолютная власть в ней принадлежит кормчему. Вы шли на все, чтобы стать таким кормчим в итоге избирательной кампании 1994 года. Согласились применять любые средства для достижения желаемого. Именно Вы предприняли и превентивные меры задолго до избирательной кампании, хорошо понимая, что без них я буду на выборах достаточно серьезным Вашим конкурентом.

Методы, которыми действовали Вы, мне всегда были чужды, поэтому Ваши превентивные шаги дали Вам некоторое преимущество. Но нашелся тот, для кого даже такие приемы — цветочки для получения желаемых результатов. Он пошел гораздо дальше... Ему Вы проиграли лишь потому, что его “методы” превосходят Ваши.

Сага о гвоздях

Начало было таким: Вы, Вячеслав Францевич, выказали крайнее изумление, узнав, что по выходным дням я продолжаю собственными руками строить что-то, отдаленно напоминающее дачу, на одной из 190 делянок, выделенных в 1986 году садово-огородническому кооперативу университета в 55 километрах от Минска. Моим коллегам по университету и мне не удалось в то время преодолеть стойкое противостояние горячо любимого Вами злейшего врага капитализма Анатолия Малофеева, возглавлявшего тогда Минскую область, и получить участки площадью 8 соток, как это было до него. Все мы получили по четыре с половиной сотки. Как было принято в обществе развитого социализма, за счет сужения проездов и сдвига общих границ довели мы свои делянки до пяти с половиной соток на семью. И я действительно строил домик, обходя запреты того же Малофеева и иже с ним, не площадью 24 квадратных метра, а 36, выдавая лишние 12 метров за будущую открытую веранду. Так же поступали и все остальные.

Загородные строения “университетчиков”, авиаторов, заводчан и прочего советского люда никак не напоминали дачи обкомовцев, горкомовцев, высших партийных и правительственных чиновников. В книге Вы предлагаете побывать у этих скромников, включая Анатолия Малофеева, дома и убедиться в их сверхскромности и скудной обеспеченности. Не лукавьте, бывал я у многих дома, включая Вас, и признаков аскетизма не заметил. Когда же Малофеев приехал ко мне на “дачу” с обкомовской “заимки” возле Негорелого, то долго не мог понять, почему мы не идем в дом, не допуская и мысли, что строение, в котором мы находились, — электрифицированный сарайчик, вплотную примыкающий к лесу, — и есть мой дом. Проводя в жизнь линию партии по декапитализации садово-огороднических кооперативов, он представления не имел, против чего выступает. А боролся с минимальным уютом, который хотели своими усилиями создать в своих домиках кооперативщики. Стыдно вспомнить, как он направлял комиссии, которые запрещали в дачных сарайчиках “возводить печки” — чтобы согреться в ненастье и высушить одежду. Но даже строения, похожие на увеличенные раз в десять традиционные деревенские собачьи будки, обкомовские, райкомовские и прочие комиссии обязывали укладывать в прокрустово ложе сформулированных Малофеевым и горячо любимой им и Вами партией норм и правил. Превышение площади 24 кв. м и предельно допустимой высоты “конька” в 5,5 м угрожало нарушителям карами, вплоть до лишения партбилета. Но “капитализм”, молча узаконенный для партийно-правительственных активистов, прорастал и на неэлитных садово-огороднических участках вопреки желаниям Малофеева и ему подобных.

Вы, именно Вы, Вячеслав Францевич, посоветовали мне уменьшить затраты моего драгоценного, как Вы изволили заметить, времени на воскресные и праздничные упражнения с топором и бетономешалкой. Предложили воспользоваться правом заказать кое-какие работы в СКБ “с опытным производством” при возглавляемом Вами Совмине. Это, мол, делают все руководящие и некоторые другие сотрудники, причем все сугубо законно, официально, по утвержденному прейскуранту и т.д. и т.п.

Я соблазнился и действительно сделал заказ. По нему для меня действительно были выполнены кое-какие работы. В частности, сложена кирпичная печка, запрет на которую к тому времени все забыли, так как исчезла КПБ, его навязывавшая. Печку вскоре пришлось разобрать, так как она дымила и не грела. Другое дело - был очень качественно оштукатурен и покрашен построенный моими руками домик. И сегодня, приезжая на "дачу", всегда добрым словом вспоминаю штукатура Леню. Он мастерски устранил и скрыл все сделанные моими руками аглопоритобетонные огрехи.

Выполненные по заказу работы были полностью оплачены наличными по выставленным счетам без всякого промедления.

У меня и в мыслях не было, что Вы, Вячеслав Францевич, смотрите далеко в будущее и ищете человека, который смог бы представить сделанные для меня работы как использование моего служебного положения в корыстных личных целях. Вынуждает, видите ли, Шушкевич исполнителей оценить эти работы ниже реальной стоимости. Наживается за государственный счет... Ведь для этого нужно было только найти человека, который бы все закрутил, интерпретируя все в предельно извращенном виде. И Вы его нашли, точнее - вычислили, опираясь на свой многолетний опыт контактов с людьми подобного рода.

- Дорогой Александр Григорьевич, - сказали Вы руководителю коррупционной комиссии Лукашенко, кстати, в присутствии нескольких депутатов, - советую Вам внимательно посмотреть все документы о финансовых расчетах за выполнение заказов в СКБ при Совмине депутатов и руководителей Верховного Совета. Вы обязательно найдете там, что ищете.

И он нашел сногсшибательный и такой милый Вашему сердцу компромат! На заказы Шушкевича списано восемь килограммов гвоздей, хотя в совхозе, которым правил Лукашенко, на это ушло бы не более пяти. Это же пример сногсшибательной коррупции!

- Спасибо, уважаемый Александр Григорьевич, Вы очень нам помогли! - воскликнули Вы, пожимая руку председателю коррупционной комиссии после выступления и, снова же, в присутствии многих депутатов. Простой люд, полагали Вы, т.е. бедный избиратель, отвернется после такого разоблачения от жирующего за государственный счет Шушкевича и проголосует за Кебича.

Утка для «интеллектуалов»

Для более-менее просвещенного, по Вашему, Вячеслав Францевич, мнению, электората и интеллигенции нужна была иная провокация, и Вы пригласили, как я уже заметил выше, профессионала-клеветника Владимира Заметалина, щедро вознаградили большевистского трибуна Александра Проханова за его снова же, по Вашему мнению, разгромную статью в мой адрес от имени несуществующего журналиста в несуществующей голландской газете... Вы не только не воспрепятствовали преступной авантюре Заметалина вручить эту статью под видом специального послания ИТАР-ТАСС редактору "Советской Белоруссии" Игорю Осинскому для срочного напечатания, но наоборот, поощрили товарища Заметалина за находчивость. А после всего этого всплакнули в своей книге, что были настолько честным и правдивым, что даже не мобилизовали административный ресурс и поэтому не выиграли президентские выборы 1994 года.

Вы, кое-кем еще уважаемый и сейчас, Вячеслав Францевич, хотели, чтобы все эти мясниковичи-кравченки-антоновичи-заметалины и им подобные явили достоинство и благородство, Вас поддерживая.

Святая наивность!

Административный ресурс ради победы на выборах Вы не мобилизовали не потому, что считали это бесчестьем, как следует из Вашей книги, а потому, что вся Ваша команда, более правильно - шайка братанов, которую Вы публично изобличили при помощи талантливых литераторов только в 2007 году в своей книге, этим не занималась. Ее члены обворовывали Вас морально и материально, а при Вашем попустительстве - и государство, но не ради Вашей победы на выборах, а ради своей ненасытной корысти. Они по секрету всему свету представляли Вас серьезно злоупотребляющим алкоголем, и совершенно напрасно в вашем "Искушении властью" Вы утверждаете, что не пили с горя. Пили! И спасало Вас только то, что Вы не подвержены алкогольной зависимости, чего бы так хотели Ваши "доброжелатели", чтобы, в конце концов, порвать отношения с Вами под благовидным предлогом - как с неадекватным, а по-простому - окончательно спившимся человеком.

И не кажется ли Вам, Вячеслав Францевич, что Вы окончательно уподобились тем, кого так красочно осудили и разоблачили? Ведь надо же! Целая глава книги с ненавязчивым названием "Мне понятна твоя вековая печаль, Беловежская пуща", а материал в ней - слепок подхода к Вашему желанию получить пропуск в администрацию президента (стр.30 Вашей книги) все от того же Мясниковича. Пропуск он пообещал, а сотрудникам приказал: чтобы и ноги Кебича там не было!

Вот и Вы поплакались перед диктофоном и попросили Игоря Николаевича Осинского, одного из сочинителей Вашей книги, наполнить трагизмом и переживаниями страницы о Вашей причастности к Соглашению о создании СНГ. Он, как талантливый литератор, взял и наполнил: привлек греческую и древнеримскую мифологию, обыграл промашку Ельцина в Верховном Совете Беларуси, патриотические фрагменты белорусской истории, но даты и действующих лиц оставил в том виде, в каком Вы ему сообщили.

А память у Вас, оказывается, сбоит. В лучшем для Вашего здоровья случае это не сбои, а тщательно продуманная небрежность, способ привлечь внимание. Но, если это так, зачем называть посла США Майклом, когда он был и остается Дэвидом Суорцем? Зачем писать, что 25 ноября 1991 года у Горбачева в Ново-Огарево собрались главы семи республик, в том числе руководители России, Беларуси, Украины и Казахстана? Более чем за месяц до этого, 20 октября 1991 года, в том самом Ново-Огарево руководители, в том числе и я, без громогласных заявлений условились не встречаться с Горбачевым без крайней надобности. Если кто-нибудь и нарушил эту договоренность, то только не я. Вы же приписываете мне сакраментальные заявления на встрече, которой не было и не могло быть.

Игорь Николаевич Осинский, числящийся в титрах Вашей книги редактором, добросовестно писал ее Вам. Нашел в интернете (или в библиотеке) публикации о том, как готовилась встреча в Ново-Огарево 25 ноября 1991 года, кто на нее приглашен, но не мог найти и поэтому не нашел информации о том, что главы республик тайно условились на нее не ехать. Большинство из них, в том числе и я, поступили в соответствии с договоренностью. Об этом Вы, Вячеслав Францевич, знали и такой подход приветствовали.

Не я, как написано в книге, поддержал Ельцина 25 ноября в Ново-Огарево, меня там в этот день просто не было. Уж если быть точным, Ельцин поддержал меня, потому что он выступил вторым на Госсовете 20 октября 1991-го (а не 25 ноября, как написано в книжке). Именно там, в Ново-Огарево, 20 октября я наконец смог выполнить Вашу слезную просьбу - пригласить Президента России в Беловежскую пущу на охоту, чтобы вместе с Вами уговорить его помочь Беларуси с нефтью и газом в предстоящую нелегкую зиму.

И с Кравчуком Ваши писаки напутали: именно Вы попросили пригласить Леонида Макаровича в пущу, ведь у нас с Украиной общая проблема, говорили Вы, - топливо на зиму, вместе с Украиной лучше отстаивать общие интересы. Более того, не встречался я с Кравчуком после 8 декабря 1991 года ни в Вискулях, ни в пуще, как написано в Вашей книге. Сорвалась встреча. Ельцин не смог приехать, да и я прилетел в Минск из Франкфурта с неожиданно большим опозданием. Кравчук к этому времени из Вискулей уехал.

Если же совсем откровенно, то я бы очень хотел, чтобы многое выдуманное Вашим писательским консилиумом и написанное в "Искушении властью" обо мне было бы правдой. Какая высочайшая оценка эффективности моего политического интриганства, причем даже не на уровне Остапа Бендера, а по меньшей мере на уровне Макиавелли и Ришелье!

Это же надо, как подан Шушкевич в Вашей книжке!

Задумал констатировать в официальных документах факт прекращения существования СССР как геополитической реальности и как субъекта международного права. Околпачил величайшего сторонника сохранения Союза, зачинщика перестройки - президента СССР Михаила Горбачева. Пригласил не ожидавших такой наглости президентов России и Украины как бы на охоту. Использовал страстное желание первого стать полноправным хозяином России и желание второго подтвердить верность результатам украинского референдума о независимости. Собрал всех в Беловежской пуще и решил одним махом вопрос о признании независимости Беларуси Россией, которая с 1794 года безо всяких ограничений владела белорусской территорией и топила в крови всех, кто порывался независимость Беларуси отстоять. Нашел, так сказать, способ утешить всех белорусских патриотов бескровным завоеванием независимости.

Кроме того, все предельно легитимно. Все субъекты создания СССР в наличии. Закавказская федерация исчезла, не оставив наследника. В наличии и полномочные представители тройки, наделенные своими конституциями правом подписывать международные договоры от имени своих государств.

А с ратификацией как схитрил! На вопрос депутатов, как идет процесс ратификации в России, соврал, что россияне уже ратифицировали, только поэтому и Верховный Совет Беларуси ратифицировал вопреки мнению 200-миллионного народа великой страны...

Полно врать, Вячеслав Францевич, на вопрос я ответил чуть-чуть иначе, а именно так, как сказал мне Бурбулис, которому я позвонил: все комитеты российского парламента, представившие заключения спикеру, рекомендуют ратифицировать. И к тому же, где было Ваше мнение? Чего ради сидели и молчали как мышь под веником?

А теперь осмотритесь, к чему привело Беловежское соглашение через 20 лет и чего оно позволило избежать сразу же после подписания?

На вторую часть вопроса лучше всего отвечают документы, решение об обнародовании которых получил от риксдага министр иностранных дел Швеции Карл Билдт.

По существующим в Швеции правилам, гриф секретности снимается с документов дипломатической переписки через 50 лет. Министр иностранных дел Карл Билдт добился решения парламента разрешить опубликовать на сайте МИД Швеции дипломатические документы, посланные шведскими посольствами до 1991 года.

Мы же с Вами, Вячеслав Францевич, составляем одну третью часть тех сил, которые нашли способ и распад СССР констатировать, и войну предотвратить, не позволив событиям развиваться по югославскому варианту. Остальные две трети - это Ельцин, Бурбулис, Кравчук и Фокин, по 1/6 на каждого. Не отдавайте мне свою долю, свою одну шестую. Мне не нужна 1/3, мне своей 1/6 достаточно...

А причина, по которой Вы ее мне отдаете, банальная. Вы, к сожалению, заразились ложью от своего насквозь лживого окружения и, мягко говоря, вещаете неправду, чтобы не выглядеть причастным к тому, чем можете гордиться больше, чем сделано Вами за всю жизнь. Спасаете не кого-то, не жизнь человека, а свою долю у кормушки государственной, которой заведует Ваш давно переставший быть легитимным правитель. Заигрываете с ним, поддакиваете ему. Его удовольствия ради восхваляете коммунистические порядки и замшелых мракобесов типа Малофеева. Оправдываете примитива, давившего всякое начало человечного подхода, и даже называете мужественным поступком отстаивание с пеной у рта на трибуне парламента права на существование партии и идеологии, покрывшей трупами невинных людей пространство от Бреста до Чукотки, изгнавшей целые народы со своих земель и узаконившей колхозное крепостное право в середине ХХ века на всей территории Советского Союза.

Ведь так, по Вашему мнению, везло Беларуси на коммунистических руководителей, одним из которых были и Вы! Такой мудрый Пономаренко, тот самый, который давил, душил, репрессировал невинных. Хорошо, что хоть о Цанаве не вспомнили как о борце с придуманными контрреволюционерами.

Зато воспели почти всех высших коммунистических функционеров, которые о людях заботились! Не обо всех, правда, но о руководящих уж точно позаботились, но прежде всего - о себе. А их культурный уровень какой высокий, хотя и чисто коммунистический, но высокий. Как противостояли запрету деятельности КПБ в Верховном Совете! Ну просто интеллектуалы и вместе с тем - высшие функционеры КПБ - Михаил Лагир, Николай Дементей, Анатолий Малофеев; на лица посмотрите, речи послушайте - не оторветесь. А вот Владимир Демьянович Егоров, согласно книжке, человек очень плохой, с "двойным дном".

Для Вас, Вячеслав Францевич, плохой, так как действительно,  как и Вы, - с двойным дном, но Вы, скорее, с тройным! Но его и даже Вас я за это не упрекаю: не могло быть в советское время ни премьера, ни министра-силовика без двойного дна. Но не любите Вы Егорова за то, что он - интеллектуал и нередко имел прекрасно обоснованное весомое собственное мнение, отличное от Вашего.

Выгодную позицию ищете и легко находите, хорошо понимая умственный примитивизм правителя. Гордо отвергаете концепцию Беловежского соглашения, под которой поставили свою подпись. Соблюдаете обязательную для советской, геббельсовской и сегодняшней белорусской государственной пропаганды пятипроцентную норму правды и 95% брехни в угоду властвующему правителю.

С кем Вы одной крови?

Замахиваться на память предков, Вячеслав Францевич, не позволяли себе даже Ваши собратья по коммунистическому подходу к действительности, по единопартийному разуму. Утверждать, что я, Станислав Станиславович Шушкевич, вынужден был ради своего спасения публично отказаться от своего отца - подлое вранье, на которое оказались способными пойти только Вы. Напомню: это аргумент из голландской утки, спроектированной, убежден, не без Вашего ведома профессионалом-клеветником Заметалиным. Но его фамилии под статьей нет, а Ваша - на обложке книги. По меркам интеллигентного человека, вещать такое - поступок кощунственный. Для настоящего советского коммуниста, а вся Ваша книга - подтверждение тому, что Вы им были и остаетесь, - дело обычное.

У меня всегда были и есть причины гордиться своим отцом, а не только сочувствовать его тяжкой доле. Вам, Вячеслав Францевич, проще с основаниями отказаться от отца, который, по Вашим же словам в книге, служил в польской армии не то рядовым, не то лошадью. Моего же и голову склонить перед властным невежеством никто не смог заставить, а Вашего... В веселом состоянии жена капитана велела Вашему папе становиться на четвереньки и возить ее на себе.

Но я не призываю Вас стать Павликом Морозовым, хотя по отношению к своей родине и своему языку Вы им давно стали. И стали не ради спасения чьей-то жизни, а из-за неуемного желания оставаться у кормушки. Желание не покинуло Вас и после проигранных президентских выборов. Но приближение к кормушке обязывало льстить новому предводителю с таким усердием, что о совести нужно было забыть. И Вы забыли.

Моего отца и пытками не вынудили написать "закладную" на сотрудников, друзей и просто знакомых, за которую обещали освобождение из тюрьмы тогдашнего КГБ. Мои предки никогда не теряли человеческого достоинства. Мне не нужно рыться для этого в архивах, как Вы обязали рыться главного архивариуса страны, желая найти что-то, подтверждающее Ваше фамильное благородство. Не нашел архивариус, а если и нашел, то не то, что Вам хотелось получить, поэтому, как вежливый человек, сказал, что не нашел.

Перечисляя в книге свои достоинства, Вы так увлеклись, что не оставили места для самокритики, как это у настоящих коммунистов принято. Поэтому позволю себе Вас дополнить.

Еще во время Вашего премьерства звонит мне незнакомый человек. Вряд ли я наврежу ему, раскрыв через 18 лет суть его поступка.

- Не могли бы вы, Станислав Станиславович, ко мне подъехать?

Подъехал, встретились, познакомились. Не можем, говорит, мы выполнить приказ нашего шефа уничтожить весь не направленный в продажу тираж книжки о вас А. и Л.Класковских "Пуцявіна лёсу". Ему же приказал это сделать сам Вячеслав Францевич Кебич. Так вот мы подготовили акт, что книги пущены под нож из-за того, что их не покупают, а сами книги хотим подарить вам. Они, пожалуй, вам пригодятся и в ваши "Жигули" поместятся.

Так я стал собственником 1500 экземпляров книжечек, которые не один год дарил тем, кто интересовался моей биографией.

Долго я не мог понять, почему Вы так искажаете свершившееся в Беловежской пуще. С одной стороны, благодарить бы Вас надо за то, что мне одному Вы приписываете и идею там собраться, и идею Союз развалить. Спасибо, но мне и того, что удалось сделать лично и принадлежит именно мне, достаточно, чтобы гордиться содеянным всю жизнь. Да и потомкам есть, что для гордости оставить.

Премьер-министры: России - Виктор Черномырдин и Беларуси - Вячеслав Кебич. Вряд ли кто-то иной проявил такое рвение угождать российской власти. Фото Сергея Грица.

Вы же - прагматик, заботящийся прежде всего о своем сегодняшнем благополучии. Мягко, но убедительно восхваляете Лукашенко, хорошо зная его сущность, которую когда-то откровенно и правильно поносили. Хвалите всех руководителей-коммунистов, забывая, что из-за них и таких, как они, миллионы людей были репрессированы, уничтожены, расстреляны безо всякой вины. Восхваляете строй, при котором нужно было всю жизнь стоять в очереди на жилье и не иметь надежды на какое-то светлое будущее, в то время как более половины промышленности республики работало не на благо своих граждан, а на неизбежную кровавую войну с капиталистическим окружением.

Опомнитесь, детям и внукам Вашим будет за Вас стыдно!

Говорят, что Вам пишут новую книжку. Не доверяйте такую работу кому-то, как в случае с "Искушением властью", возьмите авторучку, лист бумаги или же садитесь за компьютер и покайтесь, то есть напишите правду, - и спите спокойно, не мучаясь угрызениями совести. Если же Вы уже совсем привыкли к удобной и выгодной лично для Вас версии, то почивайте далее, не возвращайтесь к истине. Пригласите членов вашего президентского избирательного штаба, коих справедливо осуждаете в книжке как мошенников, позеров, лжецов и т. п., предложите тост и начните его так:

-Мы с вами, коллеги, одной крови!

БЕЛОВЕЖСКАЯ ПУЩА, ВИСКУЛИ, 7-8 декабря 1991 года

Одним из проявлений гениальности Владимира Высоцкого было умение кратко и образно, а поэтому предельно доходчиво сказать очень многое. Когда вспоминаю, кто из наших белорусов оказался вместе со мной в Беловежской пуще, то так и хочется еще раз воскликнуть: "Если б знал я, с кем еду, с кем водку пью!.." Хотя водки в Вискулях я не попробовал. Не по протоколу это и даже не по нормам разговора при встречах без галстуков, но правда. Главный герой предшествующей главы и главный тогдашний, как казалось, мой единомышленник в вискулевском деле оказался настолько многолик, что и сегодня с радостью пришил бы мне 58-ю статью и был бы рад, что нет никаких оснований добавить по Высоцкому "ничего, вы так молоды!"

Упрекать тех, кто ранее и теперь придерживался и придерживается иного подхода, чем утвержденный в Вискулях, безнравственно. Каждый человек имеет право на собственное мнение, имеет право его отстаивать и право его изменить, объяснив, почему это произошло. Но иначе чем кощунством я не могу назвать деяния тех политиков высокого ранга, кто принятию вискулевского решения способствовал, горячо его приветствовал, а потом, боясь потерять мелкие, по большому счету, блага, изменил свое мнение на противоположное, раболепствуя перед властвующим правителем.

Приглашение

Наиболее деловым и преданным делу человеком в нашем правительстве я считал тогда премьер-министра Вячеслава Францевича Кебича. Нам чаще случалось говорить по телефону, чем встречаться, и мы имели, по заверению связистов КГБ, два вида неподслушиваемой телефонной связи - секретную "тройку" с трехзначными номерами и "вертушку" с четырехзначными. Тем не менее решили установить еще и прямую связь, безномерную: снимаю трубку я - срабатывает вызов у премьера и наоборот. Эксплуатируя нашу индивидуальную, снова же неподслушиваемую (по заявлению КГБ) связь, мы с Вячеславом Францевичем убедились, что одинаково обеспокоены предстоящей зимой 1991-1992 годов.

- Вы в очень хороших отношениях с Борисом Николаевичем Ельциным, - не раз говаривал мне Кебич, - это нельзя не использовать для обогрева наших граждан. Пригласите его на охоту в пущу, примем, как подобает принять президента России и, не сомневаюсь, уговорим его нам помочь с нефтью и газом.

Я всегда подтверждал, что хочу именно так поступить, но не сложилась еще такая ситуация, чтобы удобно было это сделать. Вячеслав Францевич в свою очередь регулярно напоминал: время не ждет, торопитесь.

И вот подвернулся случай. 20 октября 1991 года Горбачев собрал в Ново-Огарево Госсовет и раздал всем его членам - главам республик - новый проект союзного договора. Все долго проект листали, но никто не торопился выступать. Меня же, как говорят, заело, и я выступил. Сказал примерно следующее:

- Уважаемый Михаил Сергеевич! У меня странные чувства. Договор предусматривает объединение республик в конфедерацию. Но мне неудобно будет докладывать Верховному Совету документ, в котором не соблюдаются ординарные словарные определения. Наши депутаты - люди грамотные, они осудят меня за некорректности во вносимом на их утверждение документе. Конфедерацией в проекте называется почти унитарное государство. Президент в нем наделен очень большой властью. Иными словами, получается новый Советский Союз, в котором вместо Политбюро ЦК КПСС - президент.

Все затихли, молчит и Горбачев. После небольшой паузы встает Ельцин. Его речь была существенно менее сдержанной по сравнению с моей. Он решительно осудил проект. Опять молчание.

Горбачев встает и уходит. Председательское место остается пустым. Через минуту-полторы, не вставая, молчание нарушает Ислам Каримов:

- Вы, Станислав Станиславович, и вы, Борис Николаевич, поссорили нас с Михаилом Сергеевичем. Находите его и возвращайте в председательское кресло.

Все члены Госсовета закивали головами в знак согласия с президентом Узбекистана, а Борис Николаевич и я отправились искать президента СССР. Случай для реализации нашей с Кебичем задумки оказался более чем подходящим. Следуя в направлении удаления Горбачева вместе с президентом России, я и пригласил Бориса Николаевича на охоту в Беловежскую пущу.

Он охотно согласился.

А Горбачев?

Нашли и Горбачева. Это для меня ново-огаревские коридоры, залы и балюстрады - лабиринт. Для Ельцина - родная стихия. Михаил Сергеевич даже минимального неудовольствия не выразил, когда мы обнаружили его возле вазы с фруктами. Достал бутылку коньяка - отборного армянского, налил всем по рюмке, выпили. И, как будто ничего не случилось, вернулись на заседание Госсовета.

Мне хотелось быстрее сообщить премьеру Вячеславу Кебичу, что Борис Николаевич согласился приехать в пущу, однако звонить из Москвы и доводить до него радостное, по моему убеждению, известие я не решился. Было достаточно тех, кто мог помешать встрече. Только в Минске мы подробно проанализировали сложившуюся ситуацию, Кебич еще раз заверил меня, что пуща к приему готова.

Оговорили и происходящее в России. Понимали: президент Ельцин, как говорят, на коне. Для завоевания его расположения нужно при встрече ненавязчиво отметить, что мы радуемся его успехам и что наши слова - не просто долг вежливости, а признание его личных достижений, его изобретательности, уместного и своевременного проявления воли и находчивости на посту столь высоком. Что касается меня лично, я действительно был им восхищен, но никак не хотел выглядеть простым почитателем величия первого президента России, тем более угодничать.

Скажу сразу, несмотря на теоретическую готовность, воспеть наше восторженное отношение к российскому президенту так и не удалось никому из нас ни в пуще, ни до пущи. Все разговоры с Ельциным были исключительно деловыми. Обстановка в России и в мире складывалась благоприятным для Беларуси образом.

Действительно: Россия 12 июня 1991 года впервые в своей истории всем народом избрала президента. Ельцин победил в первом туре, никто не был соизмерим с ним по популярности. В своем выступлении на торжестве по поводу вступления в должность первый президент России сделал заявления, принципиально отличающиеся от тех, с которыми выступали все высшие иерархи КПСС и СССР, завоевав руководящий пост: "Веками государственный интерес, как правило, ставился выше человека, его нужд и устремлений. Мы, к сожалению, позже, чем другие цивилизованные народы, осознали, что государство сильно благополучием своих граждан... В основе возрождения нашего государства - духовное раскрепощение человека, подлинная свобода совести и полный отказ от любого идеологического диктата".

«Расширение» приглашения

С Борисом Николаевичем мы договорились, что дату встречи в пуще согласуют наши службы. Помощники Ельцина и мои сразу же начали изыскивать взаимоприемлемый вариант, но Вячеслав Кебич предложил пригласить еще и Леонида Макаровича Кравчука, если, конечно, Борис Николаевич не будет возражать.

Я позвонил Ельцину. Он не возражал, скорее обрадовался. Приглашение Кравчука породило задержку, так как 1 декабря в Украине должны были состояться президентские выборы, и кандидат в президенты Л.М.Кравчук не мог отлучиться из страны во время избирательной кампании. Решили встретиться сразу же после украинских выборов.

Зачем был нужен Кравчук? Были факторы "за" и "против". "Против" - так как трехсторонние договоренности достигаются значительно сложнее двусторонних. "За" - потому что у нас одинаковая главная проблема - потребность в энергоносителях на зиму, и нелепо устраивать нездоровую конкуренцию по вопросу, кто сумеет больше угодить России, чтобы их получить. А вместе - все честно, взаимопрозрачно, понятно.

Вторая причина расширения состава участников встречи была обусловлена тем, что многие отрасли промышленности, особенно крупные энергопотребители, должны были ясно представлять, что их ждет в плане энергообеспечения в ближайшей перспективе. Поэтому делегации на вискулевскую встречу укомплектовывались руководителями и представителями заинтересованных министерств и ведомств.

Таким образом, упомянутые и другие менее значимые факторы обусловили приезд в Беловежскую пущу представительных делегаций России, Украины и Беларуси, способных быстро принимать решение на высшем государственном уровне трех стран.

Что оставалось в сознании людей

В декабре 1991 года Советский Союз продолжал по инерции оставаться страной, где большинство думало одно, говорило другое, а делало третье. Откровенничали больше, чем в хрущевские, брежневские или андроповские времена, но на самое "святое" - на страну - не замахивались. Принятая в октябре 1961 года ХХII съездом КПСС Программа Коммунистической партии Советского Союза, обязывающая строить коммунизм, была отвергнута два года назад Съездом народных депутатов СССР вместе с руководящей ролью КПСС. Но она не выветрилась из сознания наивных сторонников самого справедливого общества, а их были миллионы. Да и как можно было сразу отвергнуть мечту - "бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов общества, где вместе с всесторонним развитием людей вырастут и производительные силы на основе постоянно развивающейся науки и техники, все источники общественного богатства польются полным потоком и осуществится великий принцип "от каждого - по способностям, каждому - по потребностям". Коммунизм - это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление, труд на благо общества станет для всех первой жизненной потребностью, осознанной необходимостью, способности каждого будут применяться с наибольшей пользой для народа".

7 декабря 1991 года. «Злополучное» выступление Бориса Ельцина в Верховном Совете Беларуси. Во втором ряду: В.Кебич, В.Шалдонов, С.Шушкевич, Г.Бурбулис, Е.Гайдар.

Как можно было мгновенно отказаться от восславленного в Программе КПСС рая на земле, причем рая для всех!

"Высокая коммунистическая сознательность, трудолюбие и дисциплина, преданность общественным интересам - неотъемлемые качества человека коммунистического общества.

Коммунизм обеспечивает непрерывное развитие общественного производства и повышение производительности труда на основе быстрого научно-технического прогресса, вооружает человека самой совершенной и могущественной техникой, поднимает на огромную высоту господство людей над природой, дает возможность все больше и полнее управлять ее стихийными силами. Достигается высшая ступень планомерной организации всего общественного хозяйства, обеспечивается наиболее эффективное и разумное использование материальных богатств и трудовых ресурсов для удовлетворения растущих потребностей членов общества.

При коммунизме не будет классов, исчезнут социально-экономические и культурно-бытовые различия между городом и деревней; по уровню развития производительных сил и характеру труда, формам производственных отношений, бытовым условиям, степени благосостояния населения деревня поднимется до уровня города. С победой коммунизма произойдет органическое соединение умственного и физического труда в производственной деятельности людей. Интеллигенция перестанет быть особым социальным слоем, работники физического труда по своему культурно-техническому уровню поднимутся до уровня людей умственного труда. Таким образом, коммунизм покончит с делением общества на классы и социальные слои, в то время как вся история человечества, за исключением первобытных времен, была историей классового общества. Деление на противоположные классы вело к эксплуатации человека человеком, классовой борьбе и антагонизму между нациями и государствами. При коммунизме все люди будут иметь равное положение в обществе, одинаковое отношение к средствам производства, равные условия труда и распределения и активно участвовать в управлении общественными делами. Утвердятся гармонические отношения между личностью и обществом на основе единства общественных и личных интересов. Запросы людей при всем их громадном разнообразии будут выражать здоровые, разумные потребности всесторонне развитого человека".

Заканчивалась более чем 200-страничная Программа словами: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!"

Программу обязаны были изучить все граждане СССР, а финальные слова и определение коммунизма требовалось знать наизусть школьникам, студентам высших и средних специальных учебных заведений и многим другим категориям граждан.

Как ни парадоксально, но многие люди всему этому привыкли верить, а некоторые продолжают и сейчас верить в коммунизм и в то, что его помешали построить жадные до наживы капиталисты и неспособные постичь коммунистическое учение демократы.

Солидарность VIP-персон мирового уровня

На день встречи в пуще не все мы четко представляли политическую обстановку в мире. Многое стало известно позднее. Но то, что виднейшие политики мирового уровня: президент США Буш, канцлер Германии Коль, президент Франции Миттеран и отошедшая от рычагов управления Британией, но по-прежнему знаменитая Маргарет Тэтчер - решительные противники так называемого сепаратизма, т.е. разделения СССР на независимые государства, знало большинство приехавших в Вискули. Все эти главы и экс-главы ведущих капиталистических стран считали, что им очень выгодно иметь дело с одним Горбачевым, а не с множеством малопредсказуемых новых лидеров.

Не все приехавшие в Вискули сознавали, почему руководители крупнейших государств выступали против деления СССР на составляющие его части. Ведь распад уже фактически произошел в августе 1991 года после разгрома ГКЧП. Но распад грозил быть неконтролируемым. Президент Франции Франсуа Миттеран предрекал:

- Возможность говорить о Советском Союзе в прошедшем времени поставила на повестку дня сакраментальный вопрос: "Что дальше?" Дезинтеграция государства, кризис власти, утеря веры, сопровождающиеся экономическим спадом, - все это способно привести к вспышке гнева населения, которое сделает практически невозможным управление страной, впадающей в анархию.

Формально все оставалось на своих местах. Запад, как и в послевоенное сталинское время, продолжал бояться русских. Европа искала пути и формы объединения. Главная политическая цель объединения была: располагать силой, чтобы противостоять русским. Она следовала из ключевой фразы в лекции Уинстона Черчилля 19 сентября 1946 года в Цюрихском университете: "Было бы страшной катастрофой, если бы русское варварство подавило культуру и независимость древних государств Европы".

А эти "русские", т.е. граждане СССР, порываются разделиться на множество государств, четыре из которых - с ядерным оружием. При их природной дикости они будут колошматить друг друга и, более того, могут втянуть в ядерный конфликт и наши благополучные страны. Запад не верил, что войну при распаде СССР на части можно предотвратить, поэтому все компетентнейшие политики настойчиво противостояли распаду СССР. Не будет распада - не будет войны.

Непримиримая к разделу СССР политика стран Запада была в значительной мере обусловлена и их хорошим пониманием, что такое политики Советского Союза. Познав Горбачева, они понимали, что воспитывать в западном духе нескольких Горбачевых будет очень сложно. А с этим одним будет проще, он уже кое-чему научен. С иными сложнее, они с настоящим догматическим марксистско-ленинским упрямством, а не из преуспевших на партработе помощников комбайнеров. Истинные партократы убеждены, что СССР - великая держава, ядерная супердержава, что весь мир против них, что, если враг не сдается, его уничтожают, что все богатства нажиты нечестным путем, что деньги - не главное...

Выше я упоминал, что в 2011 году министр иностранных дел Швеции Карл Билдт добился решения парламента разрешить опубликовать на сайте МИД Швеции дипломатические документы, посланные шведскими посольствами до 1991 года. По существующим в Швеции правилам, гриф секретности снимается с таких документов через 50 лет, Билдт попросил снять через 20. Самое важное "открытие", которое можно сделать на основе анализа опубликованной переписки, - чудовищная боязнь гражданской войны на территории Советского Союза, которая способна затронуть и иные страны.

Что касается внутренней жизни все еще формально существующего Советского Союза, то Центр терял последние остатки власти. На проведенном совместно с выборами президента Украины референдуме 1 декабря 1991 года за независимость Украины высказались 90,32% участников голосования. Нетрудно было догадаться, что доля желающих независимости граждан в других республиках не меньше.

Прилет-приезд

Самолет с президентом России Ельциным и сопровождавшими его лицами прилетел в Минск утром 7 декабря. Российскую делегацию повезли сначала в Заславль, где все могли отдохнуть и подготовиться к кратковременному перелету на авиабазу в Пружаны, а оттуда автотранспортом приехать в пущу.

Планировалось и выступление Бориса Николаевича в Верховном Совете. Депутаты надеялись из уст главного россиянина услышать основные положения российской концепции отношений с республиками СССР, принявшими декларации о государственном суверенитете.

При реализации этого пункта программы Ельцина постигла неудача. Ему пришлось оправдываться за грубую оплошность тех, кто подготовил для него старинную грамоту, которую он хотел передать в качестве подарка Верховному Совету Беларуси. Древняя грамота оказалась документом, подтверждающим имперский характер ее составителей, что моментально уловили высокообразованные депутаты - профессионалы-историки. Они громко объявили об этом, после чего раздались довольно дружные крики осуждения. Зал стал неуправляемым, и, хотя Ельцин достаточно быстро из зала удалился, рев и гам преследовали его и в коридоре.

Меня случившееся не обрадовало. Происходящее было фактором, усложняющим реализацию задуманного. Но у меня не было морального права защищать Бориса Николаевича. Его политическая ошибка была очевидной, и не только депутаты от БНФ меня бы обоснованно освистали. Я сожалел о случившемся, так как начиналось все совсем не так, как хотелось, но сгладить ситуацию был не в состоянии. По свежим следам в перерыве сессии я не смог переговорить с Ельциным, так как он уже уехал, наверное, в Заславль.

Я поехал в аэропорт. Успел к моменту прилета президента Украины Кравчука. Встретил Леонида Макаровича, поздравил с победой на президентских выборах и должен был на своем Як-27 лететь вместе с нашей делегацией за ним на авиабазу Пружаны, но решил, что можно легко найти дополнительное время для общения с президентом Украины и напросился к нему в самолет. Однако наш разговор в самолете не стал источником дополнительных сведений о позиции украинской стороны.

В итоге все самолеты прилетели на авиабазу, где блеснул своим радушием и гостеприимством глава Брестской области Виктор Иванович Бурский, а все участники без приключений приехали в бывшую базу отдыха ЦК КПСС, перешедшую в ведение правительства БССР. Не возникло никаких проблем и с размещением гостей, хотя такого массового наплыва приезжих в Вискули никогда до этого дня не было.

Вискули, день первый

В главном здании бывшей резиденции ЦК КПСС находились апартаменты для самых важных гостей. С позиций моей требовательности три комплекта номеров высшего качества были примерно одинаковой степени комфортности, одинакового уровня дизайна и почти не отличались по площади. Два из них были предоставлены соответственно Ельцину и Кравчуку. Я воздержался, чтобы занимать третий, не исключал, что всякое может случиться, и поселился в двухэтажном коттедже, который мне не меньше нравился. Там же поселились два моих охранника.

Вечером 7 декабря собрались в апартаментах Ельцина. Кроме глав делегаций от России присутствовали Геннадий Бурбулис, Егор Гайдар, Андрей Козырев, Сергей Шахрай; от Украины Витольд Фокин и три депутата Рады; от Беларуси Вячеслав Кебич, Михаил Мясникович, Петр Кравченко.

Говорили о нефти, газе, многом ином, но неумолимо вставал вопрос, ставший волею судьбы главным: что делать в реально имеющей место ситуации, когда ни Горбачев, ни какой-нибудь властный орган не управляет Союзом ССР?

Все дальнейшее я запомнил с подробностями по той простой причине, что не очень жаловал Геннадия Бурбулиса, как и всех иных философов-марксистов, а именно он взял слово.

- Господа, а не согласитесь ли вы поставить свою подпись под таким предложением: СССР как геополитическая реальность и субъект международного права прекращает свое существование?

Суть предложения Бурбулиса я понял мгновенно, и, не скрою, оно мне сразу понравилось. Почувствовал себя неуютно за то, что не лучшим образом к нему до этого относился. Поэтому я не стал ожидать, пока кто-то выскажется, и сказал сухо:

- Я подпишу.

А ведь мог и похвалить философа, так как, не стесняюсь это признать, даже позавидовал ему. Потом все присутствующие подтвердили, что готовы подписаться под словами госсекретаря Российской Федерации Бурбулиса. Таким образом философ, "марксист-ленинец" - именно такие слова всегда ставились в СССР перед словом "философ", когда речь шла об университетском преподавателе или о научном сотруднике, фактически определил, чем мы будем заниматься в Вискулях все остальное время. Это вдруг начали пояснять друг другу все собравшиеся в резиденции президента России Бориса Ельцина.

Галдеж прервало многократное ельцинское "понимаешь!":

- Кость, понимаешь, имеем, хорошую кость. Нужно нанизать на нее мясо. Но нельзя ничего упустить, оставить ненанизанным. Ничто не должно повиснуть в воздухе. Иначе нас добрым словом никто не вспомнит. Прежде всего никто не должен испугаться того, о чем мы заявим нашим гражданам и всему миру. На первом месте должно быть созидание, а не разрушение. Мы должны показать, понимаешь, что существует способ остаться единением без лицемерия и попрания прав и свобод граждан по национальному и любому иному признаку. И хватит этих "СС", понимаешь: СССР, КПСС, а теперь еще ССГ - Содружество Суверенных Государств. Независимых, понимаешь! Содружество Независимых Государств!

Я радовался за Бориса Николаевича. Утреннее выступление в Верховном Совете забыто, значит, исходная цель встречи - шанс договориться о нефти и газе - не уменьшен. И хотя Ельцин не говорил ничего того, что не прозвучало бы в той части нашего общего разговора, которую я назвал "галдеж", но он великолепно все обобщил. Не нужно было давать дополнительные пояснения тем, кто вошел в группу подготовки проекта соглашения. Здесь же согласовали и отводимый на подготовку проекта срок: полная готовность - к завтрашнему раннему утру.

Задумались: что творим?

Сформированная группа разработчиков проекта ушла заниматься порученным делом. На некоторое время отлучился и Кебич - проверить, нормально ли все обеспечено и нет ли проблем у каких-то служб. Чуть позднее и он присоединился к разговору оставшихся - Ельцина, Кравчука, Бурбулиса, Фокина и меня.

Что получалось? Мы решили денонсировать Договор 1922 года о создании СССР. В этой части предполагаемого соглашения все правильно, все легитимно. По должности Ельцин, Кравчук и я наделены Конституциями РФ, Украины и РБ правом подписывать международные договоры от имени наших государств. Подписанные договоры сразу же приобретают законную силу, но наша обязанность - незамедлительно представить их в парламенты на ратификацию. Если парламенты ратифицируют, действие договора продолжается. Если нет - останавливается.

СССР создали в 1922 году Российская Федерация, Украинская и Белорусская ССР, а также Закавказская Федерация. Но последняя ликвидирована и не имеет правопреемника. Значит, все без исключения создатели принимают решение о денонсации. И здесь все легитимно.

Но появляются все основания считать, что мы создаем новый "СС", точнее ССР - Союз Славянских Республик. Но есть возможность ситуацию подправить. Знаем, в Москву летит Назарбаев. Не позвать ли его к нам? Решили - позвать! И, ясное дело, лучше всего это сделать Борису Николаевичу.

Связались с самолетом Назарбаева. С нашей стороны связь была громкой. Ельцин информировал об этом президента Казахстана и пригласил его прилететь. Встреча, мол, станет гораздо весомее. Как ни странно, Нурсултан Абишевич сразу же согласился и обещал прилететь после дозаправки самолета в Москве. Наши белорусские службы засуетились, отыскали флаг Казахстана, закрепили его с моего согласия на "мой" "членовоз" ЗИЛ-117 и готовы были встретить высокого гостя на авиабазе возле Пружан.

Тогда я и подумать не мог, что Назарбаев может иметь решительно иное мнение по решаемому нами вопросу. Но он впоследствии неоднократно заявлял, что ни за что не подписал бы Беловежское соглашение. Вот свалился бы на наши головы! Как я понял позже - к счастью, связь с самолетом больше установить не удалось. Но по какой-то иной связи было сообщено, что самолет Назарбаева не может вылететь из Москвы по техническим причинам. Каждый шаг Назарбаева был иллюстрацией к расхожим словам "Восток - дело тонкое". И до и после Вискулей. Трудно понять, когда он говорил правду. Когда заявлял, что никогда бы не поставил подпись под Беловежским соглашением или когда в Алма-Аты с большим энтузиазмом это соглашение подписал и добился того, чтобы не относить его самого и Казахстан к присоединившимся, а считать одним из творцов Соглашения о создании СНГ. Неужели признак восточной тонкости состоит в том, что следует по-разному относиться к одному и тому же понятию в Беларуси, России и Казахстане?

Уже в третьем тысячелетии Горбачев рассказал в телепередаче, почему Назарбаев не полетел в пущу. Президент СССР Горбачев пообещал ему должность председателя Верховного Совета в обновленном СССР.

Поздний вечер 7 декабря, баня

Премьер-министр Вячеслав Францевич Кебич, на котором кроме официального представительства лежал весь груз хозяйственно-технического обеспечения встречи, действовал по-советски. Пишущую машинку он не предусмотрел, обычно на советских партийных встречах в таких устройствах потребности не было, того, кто бы мог быстро на ней печатать, тоже. Но баню предусмотрел, без бани встреч на высшем уровне не бывает. И не просто баню. Любителей сауны и тех, кто парком с веничком баловался, ожидал фирменный кебичевский сюрприз - команда массажистов во главе с без пяти минут доктором медицинских (массажных!) наук. По мнению задумщика, эти внушительного вида ребята способны были снять любой стресс. Фактор для саммита немаловажный. Так и заменили господствовавший в резиденции со дня ее основания "цэковский" подход на массажный, безалкогольный, но не отдающий идиотизмом горбачевско-лигачевского сокрушения виноделия и виноградарства.

8 декабря

Утро 8 декабря 1991 года не было ни туманным, ни седым. Было ясно. На предложенную всем охоту отправились только Кравчук и Фокин. Охотничье счастье улыбнулось премьеру Украины, президент нашей южной соседки стрельнул и... промазал. Но не расстроился, скорее наоборот, весь день действовал энергично и целеустремленно.

Я никогда не охотился. В студенческие годы, взяв у своего коллеги - заядлого охотника, сидевшего со мной в лодке, - посмотреть ружье, выстрелил и попал во взлетевшую утку. Погубленную птичку мне до сих пор жаль. Однако имею, значит, какой-то охотничий опыт. Спрашиваю у егерей, готовивших охоту:

- Как же так, один из лучших охотников Украины ничего не подстрелил?

- Да мы и тому и другому на длинную веревку кабанчиков привязали, но первый веревку выстрелом перебил, а второй в кабанчика попал.

Фото: Юрий Лизунов/ИТАР-ТАСС.

Так и не знаю до сих пор, егерская это шутка или правда.

На завтраке большинство высоких гостей присутствовало степенно от начала до конца, разработчики и эксперты - челночно или с опозданием. Кравчук и Фокин опоздали основательно. Так или иначе, все хорошо позавтракали и вдоволь наговорились.

Пришло время рассматривать проект. Шесть человек - первые и вторые лица стран-участниц - соблюдали последовательность от заглавия до последней строчки. 18 статей, предложенных разработчиками, превратились в 14. Что-то объединили, что-то разнесли по иным статьям. Каждую статью дорабатывали до тех пор, пока ни у кого не оставалось никаких замечаний, никаких сомнений. Эксперты-разработчики основательно замаялись, выслушивая пожелания и советы о том, что не совсем понятно, что нужно добавить, что убрать или смягчить, как усилить акценты. Безропотно убегали дорабатывать и исправлять.

В этой, с точки зрения неискушенного наблюдателя, суете в моем сознании вертелся анекдот о своенравии Горбачева, который вдруг захотел сесть за руль своего служебного ЗИЛа и въезжает в Кремль. На вопрос начальника "Кто там поехал?" милиционер отвечает: "Не знаю кто, но за рулем у него был сам Горбачев".

Так и у нас. На посылках был Егор Гайдар. Он был лучшим из тех, кто находил формулировки, снимающие всякие сомнения. За ним с малым отставанием следовал Сергей Шахрай. Да и все остальные работали прекрасно с максимальной отдачей.

В итоге постатейно и в целом к часам 14-15 был единогласно принят текст соглашения, подлежащего подписанию в официальной обстановке.

Кто, когда, кому звонил?

Михаил Сергеевич Горбачев не устает повторять, что ему - Президенту СССР - с сообщением о Беловежском соглашении позвонили позднее, чем президенту Соединенных Штатов Америки Джорджу Бушу.

Это неправда.

Я позвонил ему первому, как мы втроем - Ельцин, Кравчук и я - договорились. Позвонил гораздо раньше, чем Ельцин Бушу, по "тройке", по телефону, который находился у него под рукой. Но сначала трубку снял не он, а кто-то иной. Начал спрашивать: кто звонит, откуда? Я представился. Последовал ответ: передаю трубку президенту. Горбачев важничал, держал паузу. Потом взял трубку. Я стал ему детально объяснять сущность подготовленного для подписания документа и очень удивился, что он обращается ко мне на "вы". До этого было только "ты".

Видя, что я говорю по телефону и, естественно, не прислушиваясь к моему разговору, Ельцин начал звонить Бушу. А говорил я еще только с помощником. Ельцина соединили сразу же. Переводил разговор Андрей Козырев, переводил во всеуслышание громко, приложив к уху трубку параллельного с ельцинским аппарата. Буш сориентировался мгновенно. Михаил Сергеевич, как у него было принято, начал менторским тоном меня поучать и сказал, растягивая слова, примерно следующее.

- А не задумались ли вы над тем, как воспримет ваши деяния международная общественность?

- Уважаемый Михаил Сергеевич, в этом отношении все в порядке. Вот Борис Николаевич говорит о предстоящем подписании с Бушем, и тот нормально на все реагирует.

Около 16 часов соглашение было подписано в торжественной обстановке перед журналистами и телекамерами. Подписание Беловежского соглашения я считаю вторым по значимости важным событием для Беларуси и в моей жизни. Привожу далее его полный текст, потому что десятки раз за подпись под ним меня упрекали те, кто не читал и не знал его содержания, - по инерции, как было принято в Советском Союзе. А упрекать не за что. Документ признан серьезными аналитиками "шедевром легитимной дипломатии конца второго тысячелетия".

СОГЛАШЕНИЕ
о создании Содружества Независимых Государств

Мы, Республика Беларусь, Российская Федерация (РСФСР), Украина, как государства-учредители Союза ССР, подписавшие Союзный Договор 1922 года, далее именуемые Высокими Договаривающимися Сторонами, констатируем, что Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование.

Основываясь на исторической общности наших народов и сложившихся между ними связях, учитывая двусторонние договоры, заключенные между Высокими Договаривающимися Сторонами,

стремясь построить демократические правовые государства,

намереваясь развивать свои отношения на основе взаимного признания и уважения государственного суверенитета, неотъемлемого права на самоопределение, принципов равноправия и невмешательства во внутренние дела, отказа от применения силы, экономических или любых других методов давления, урегулирования спорных проблем согласительными средствами, других общепризнанных принципов и норм международного права,

считая, что дальнейшее развитие и укрепление отношений дружбы, добрососедства и взаимовыгодного сотрудничества между нашими государствами отвечают коренным национальным интересам их народов и служат делу мира и безопасности,

подтверждая свою приверженность целям и принципам Устава Организации Объединенных Наций, Хельсинкского заключительного акта и других документов Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, обязуясь соблюдать общепризнанные международные нормы о правах человека и народов, договорились о нижеследующем:

Статья 1.

Высокие Договаривающиеся Стороны образуют Содружество Независимых Государств.

Статья 2.

Высокие Договаривающиеся Стороны гарантируют своим гражданам независимо от их национальности или иных различий равные права и свободы. Каждая из Высоких Договаривающихся Сторон гарантирует гражданам других Сторон, а также лицам без гражданства, проживающим на ее территории, независимо от их национальной принадлежности или иных различий гражданские, политические, социальные, экономические и культурные права и свободы в соответствии с общепризнанными международными нормами о правах человека.

Статья 3.

Высокие Договаривающиеся Стороны, желая способствовать выражению, сохранению и развитию этнической, культурной, языковой и религиозной самобытности населяющих их территории национальных меньшинств и сложившихся уникальных этнокультурных регионов, берут их под свою защиту.

Статья 4.

Высокие Договаривающиеся Стороны будут развивать равноправное и взаимовыгодное сотрудничество своих народов и государств в области политики, экономики, культуры, образования, здравоохранения, охраны окружающей среды, науки, торговли, в гуманитарной и иных областях, содействовать широкому информационному обмену, добросовестно и неукоснительно соблюдать взаимные обязательства.

Стороны считают необходимым заключить соглашения о сотрудничестве в указанных областях.

Статья 5.

Высокие Договаривающиеся Стороны признают и уважают территориальную целостность друг друга и неприкосновенность существующих границ в рамках содружества.

Они гарантируют открытость границ, свободу передвижения граждан и передачи информации в рамках Содружества.

Статья 6.

Государства-члены Содружества будут сотрудничать в обеспечении международного мира и безопасности, осуществлении эффективных мер сокращения вооружений и военных расходов. Они стремятся к ликвидации всех ядерных вооружений, всеобщему и полному разоружению под строгим международным контролем.

Стороны будут уважать стремление друг друга к достижению статуса безъядерной зоны и нейтрального государства.

Государства-члены Содружества будут сохранять и поддерживать под объединенным командованием общее военно-стратегическое пространство, включая единый контроль над ядерным оружием, порядок осуществления которого регулируется специальным соглашением.

Они также совместно гарантируют необходимые условия размещения, функционирования, материального и социального обеспечения стратегических Вооруженных сил. Стороны обязуются проводить согласованную политику по вопросам социальной защиты и пенсионного обеспечения военнослужащих и их семей.

Статья 7.

Высокие Договаривающиеся Стороны признают, что к сфере их совместной деятельности, реализуемой на равноправной основе через общие координирующие институты Содружества, относятся:

- координация внешнеполитической деятельности;

- сотрудничество в формировании и развитии общего экономического пространства, общеевропейского и евразийского рынков, в области таможенной политики;

- сотрудничество в развитии систем транспорта и связи;

-сотрудничество в области охраны окружающей среды, участие в создании всеобъемлющей международной системы экологической безопасности;

- вопросы миграционной политики;

- борьба с организованной преступностью.

Статья 8.

Стороны осознают планетарный характер Чернобыльской катастрофы и обязуются объединять и координировать свои усилия по минимизации и преодолению ее последствий.

Они договорились заключить в этих целях специальное соглашение, учитывающее тяжесть последствий катастрофы.

Статья 9.

Споры относительно толкования и применения норм настоящего Соглашения подлежат разрешению путем переговоров между соответствующими органами, а при необходимости - на уровне глав правительств и государств.

Статья 10.

Каждая из Высоких Договаривающихся Сторон оставляет за собой право приостановить действие настоящего Соглашения или отдельных его статей, уведомив об этом участников Соглашения за год.

Положения настоящего Соглашения могут быть дополнены или изменены по взаимному согласию Высоких Договаривающихся Сторон.

Статья 11.

С момента подписания настоящего Соглашения на территориях подписавших его государств не допускается применение норм третьих государств, в том числе бывшего Союза ССР.

Статья 12.

Высокие Договаривающиеся Стороны гарантируют выполнение международных обязательств, вытекающих для них из договоров и соглашений бывшего Союза ССР.

Статья 13.

Настоящее Соглашение не затрагивает обязательств Высоких Договаривающихся Сторон в отношении третьих государств.

Настоящее соглашение открыто для присоединения всех государств-членов бывшего Союза ССР, а также для иных государств, разделяющих цели и принципы настоящего Соглашения.

Статья 14.

Официальным местом пребывания координирующих органов содружества является город Минск.

Деятельность органов бывшего Союза ССР на территориях государств-членов Содружества прекращается.

Совершено в городе Минске 8 декабря 1991 года в трех экземплярах каждый на белорусском, русском и украинском языках, причем три текста имеют одинаковую силу.

За Республику Беларусь С.Шушкевич, В.Кебич
За РСФСР Б.Ельцин, Г.Бурбулис
За Украину Л. Кравчук, В.Фокин

8 декабря 1991 года, Вискули, подписание Соглашения о создании Содружества Независимых Государств. За столом Фокин, Кравчук, Шушкевич, Кебич, Ельцин, Бурбулис.

Напрасные сомнения, ратификация

Я решил возвратиться в Минск автомобилем.

"Мой" служебный ЗИЛ-117 был на редкость прожорливым и съедал 25 литров бензина на 100 километров пробега. Я предпочитал на нем не ездить, так как неплохо чувствовал себя в служебной "Волге" и помнил, что мои личные "Жигули" потребляли в самом худшем случае 10-11 литров на сто километров. Однако ЗИЛ пришлось погнать в Вискули для представительного приема высоких гостей. И вот теперь, когда его следует отогнать обратно, я впервые решил попробовать, сколь приятна езда в лимузине, созданном специально для членов Политбюро ЦК КПСС и названного в простонародье "членовозом". Рядом с водителем сидел мой охранник, метрах в 50 впереди двигались милицейские "Жигули" с "мигалкой". Их тоже пригоняли в пущу для сопровождения гостей.

Я нажал кнопку подъема стекла, отделяющего салон от водителя и охранника и включил радиоприемник. Эфир был заполнен методически повторяющимися сообщениями о коллапсе СССР. На различных частотах и языках звучали фамилии Кравчука, Ельцина и моя со специфическим искажением на каждом из языков. Невольно подумал: "Какой я стал важный!", но спесь быстро прошла, когда вспомнил, что еду в свою профессорскую двухкомнатную квартиру на тогдашней окраине города. Мысленно посочувствовал милиционерам, которые, сменяясь каждые 12 часов, постоянно дежурят на лестничной площадке моего подъезда. Опять заважничал, потому что на мой вопрос, зачем это надо, получил ответ руководителя секретариата Верховного Совета: положено охранять жилище первого лица государства. Однако было никак не положено и, строго говоря, было невозможно создать этому дежурному, осуществляющему мою охрану, хотя бы минимальные удобства, и моя жена вынесла на лестничную площадку кухонную табуретку.

Засыпая в роскошном салоне ЗИЛа, начал волноваться: как отнесутся депутаты к ратификации Соглашения? Ведь коммунистов в Верховном Совете 82%, и, хотя многие "легли на дно", но могут и всплыть.

На следующий день, на фоне заклинаний Горбачева созвать Съезд народных депутатов СССР для обсуждения вопроса об образовании СНГ, передаю текст соглашения в комиссии Верховного Совета для подготовки к ратификации и включаю вопрос о ратификации в повестку дня сессии ВС РБ. Все СМИ заполнены сообщениями о событиях в Вискулях, но пресс-служба ВС доводит заявление Горбачева: "Судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик". Жив, оказывается, курилка. Только три месяца назад прикрыл съезд, чтобы не мешал ему править, а сейчас хватается за него как за спасательный круг.

Но караван идет! 10 декабря на сессии Верховного Совета только восторженные выступления в поддержку Соглашения, за его ратификацию. Наиболее сдержанные выступления - депутатов от БНФ, совсем сдержанное и, как всегда, поучающее - лидера БНФ Зенона Позьняка, но тоже в поддержку ратификации. И одно выступление - осуждение подписания. Это выступление Валерия Гурьевича Тихини, моего давнего знакомого, уважаемого профессора университета, поднявшегося по ступеням партийной иерархии до должности секретаря ЦК КПБ. В итоге при голосовании: против ратификации - один, за ратификацию - все остальные.

В тот же день - 10 декабря - Беловежское соглашение ратифицирует Рада Украины, 12 декабря решение о ратификации принимает Верховный Совет РСФСР ("за" - 188, "против" - 6, воздержались - 7).

Значит, действовали мы правильно!

Послесловие

Прошло 20 лет, а о самом важном значении для Республики Беларусь Соглашения о создании Содружества Независимых Государств мы вспоминаем редко. Наша сегодняшняя антибелорусская по своей природе власть приложила немало усилий, чтобы эту значимость унизить. Если называть вещи своими именами, то, подписав рукою Президента России и ратифицировав российским парламентом Беловежское соглашение, Россия впервые с 1794 года официально признала независимость своей граничащей с ней колонии - Беларуси.

Признание Россией независимости Беларуси и Украины никак не могут пережить российские политики имперского толка. Не умея должным образом руководить и планировать развитие государства ради благополучия своих граждан и испытывая давний комплекс своей государственной неполноценности, который впервые осознали их предки, позвав княжить варягов, они на самом высоком государственном уровне произносят заклинания, не проявляя способностей объединиться и работать на благо россиян. Так, 15 марта 1996 года Госдума Российской Федерации признает утратившим силу Постановление Верховного Совета РСФСР "О денонсации Договора об образовании СССР", т.е. фактически отменяет ратификацию Беловежского соглашения. Однако российское законодательство не упорядочивается в соответствии с этим решением Думы, т.е. решение остается ничем иным, как очередным сотрясением воздуха - новым заклинанием, а не законом, что, кстати, не к лицу высшему законодательному органу страны.

Время от времени о подобного рода решениях вспоминают клоуны от политики типа Жириновского и произносят новые заклинания. Так, в середине декабря 2011 года депутаты от ЛДПР вносят на рассмотрение Госдумы проект "Об оценке последствий развала СССР" и предлагают "привлечь к уголовной ответственности лиц, виновных в распаде Союза". Естественно, делать подобного рода заявления, ради того, чтобы привлечь к себе внимание обездоленного электората, проще, чем работать над законодательством, которое позволит сократить число обездоленных, находящихся на уровне бедности, или же создавать законодательство, позволяющее полученные Россией нефтедоллары инвестировать на благополучие российских граждан, а не на рост роскоши для паразитирующих на теле страны олигархов.

С заклинаниями и в Беларуси дела обстоят лучше, чем с работой над законодательством по государственному строительству. Даже отдельные нерядовые представители Белорусского Народного Фронта не упустили возможности заявить, что независимость нам абсолютно неожиданно преподнесли на блюдечке. Не по "ихнему", видите ли, получилось, без крови, без страданий, поэтому это не чье-то достижение и вообще никакая не независимость. Даже Зенон Позьняк, хотя и деликатно, но нашел способ бросить тень на Беловежское соглашение. Очень, мол, оно напоминает новый союзный договор.

А уйма доморощенных политологов - преимущественно вчерашних преподавателей истории КПСС, марксистско-ленинской философии, научного коммунизма и прочих им подобных дисциплин - надрываясь, твердят, что независимость свалилась на голову Беларуси неожиданно, как на голову снег.

Уймитесь, господа! То, что вы или вашего склада ума предшественники не приложили к этому руку, не означает, что это произошло само по себе. За независимость сложили головы достойнейшие сыны Беларуси.

Но мало получить независимость де-юре, ее нужно сделать фактом. Независимое государство нужно научиться строить терпеливо и последовательно. Этапы этого строительства не обходятся и у нас без крови, без исчезновения людей. Непросто устранять вбитую в сознание миллионов граждан рабскую подчиненность тому, что было грубым антибелорусским, облаченным в одежды добрейших старших братьев. Нужно научиться самим строить, а не давать советы иным, как это делать. Прежде всего нужно собрать остатки белорусской интеллигенции и их наследников, которые выжили в условиях жутких антибелорусских репрессий. Совет с ними держать надо: что делать, чтобы Беларусь стала белорусской? Как принято сейчас говорить, дорожную карту совместными усилиями разработать надо.

Все государства Европы - национальные, построенные на национальной идее. Долг белорусской национальной интеллигенции - сделать современную белорусскую национальную идею привлекательной для всех граждан Беларуси.

Конечная цель - белорусская Беларусь.

Сознаю, что и я в определенной мере встал на путь заклинаний. Но в моем положении и в положении тех, кто в результате преступного государственного переворота, оказался отстраненным от государственного строительства, не глядя на то что был наделен депутатскими правами избирателями на свободных выборах, вряд ли можно сделать что-то иное, чем предлагать программу, схему и принципы прогрессивного реформирования белорусской государственности.

20 декабря 2011 года в Москве прошел юбилейный саммит СНГ, приуроченный к 21 декабря - дате присоединения на встрече в Алма-Аты к Соглашению о создании СНГ, подписанному в Вискулях, еще восьми республик СССР. Тогда, как и сейчас, себялюбие Назарбаева не позволяло ему считать себя к чему-нибудь присоединившимся, и он настоял на том, чтобы договор назывался не о присоединении к СНГ, а о создании СНГ, с чем подписанты Беловежского соглашения спорить не стали. Во всем мире датой подписания договора о констатации прекращения существования СССР "де-юре" считается 8 декабря 1991 года, а странами-подписантами Беларусь, Россия и Украина. Назарбаев же везде называет иную дату и иной состав подписавших.

Мирное исчезновение СССР и последовавшее за ним мирное завершение холодной войны рассматривается сегодня видными политологами как "шедевр легитимной дипломатии ХХ века". Действительно, деколонизация бывших советских республик была мирной по сравнению с распадом Российской, Османской, Португальской и иных империй. За прошедшее время на постсоветском пространстве определились межгосударственные границы, появились новые политические системы. В их конституциях декларируются принципы правового государства, демократия и права человека. В действительности же эти системы далеки от принятых в современном цивилизованном мире стандартов демократии и прав человека.

Поначалу казалось, что складывается иная конфигурация, не связанная с однозначным доминированием России среди заново образованных государств. Это соответствовало духу и букве Беловежского соглашения. Но постепенно, особенно после завершения президентства Бориса Ельцина, Россия стала возвращать себе все старые управленческие и командные позиции, используя в качестве привлекательного хода поддержку авторитарных правителей. На декабрьском саммите 2011 года в Москве также открыто прозвучали верноподданнические речи Ислама Каримова и Алмазбека Атамбаева, которым никто не возразил, о том, что именно Россия - по-прежнему центр постсоветского пространства и что в зоне ее покровительства логично оставаться всем остальным. О том, что это покровительство навязывает государствам-сателлитам порядки и принципы не лучшего толка, укоренившиеся в России со старых времен, никто на саммите не упомянул.

России своих богатств мало. Она хочет распоряжаться всем потенциалом СНГ, а он огромен: 16,4% мировой территории и только 4,4% населения планеты, 20% мировых запасов нефти, 40% - природного газа, 25% - угля, 10% - производства электроэнергии, 25% мировых запасов леса, почти 11% - мировых возобновляемых водных ресурсов и 13% пахотных земель. Прошедшие годы подталкивали Россию к поиску таких форматов интеграции, которые утверждали бы ее главенство, но одновременно побуждали бы страны СНГ вступать в предлагаемые ею объединения. Достигается это и гарантиями сохранения у власти в странах СНГ пророссийских правителей авторитарного толка, с которыми проще договариваться, чем с демократическими режимами. Такова одна из причин превращения Содружества Независимых Государств в содружество государств с авторитарными правителями (почти в Содружество Диктатур).

Множество договоров России и Беларуси, включая договор о союзном государстве, соглашения об ОДКБ, ЕврАзЭС и Таможенный союз тому подтверждение. Президент РФ Дмитрий Медведев заявил на декабрьском саммите: "Не существует никакой альтернативы СНГ в качестве существующей единственной платформы для обеспечения сотрудничества заинтересованных государств во всех возможных сферах взаимодействия, и хочу вас заверить, уважаемые коллеги, что для России эта позиция будет неизменной".

Сохранение роли России как системообразующего элемента СНГ могло бы идти по пути модернизации политических систем самой России и стран СНГ, а государственного управления объединений любого рода - по принципу Евросоюза. При имперских устремлениях правителей России такое маловероятно. Альтернатива - экономический диктат России, сохраняющей экономическую мощь благодаря нефтедолларам. Пока провозглашен лишь лозунг "Создание Евразийского экономического союза - главная цель российской внешней политики". Официально не определены ни его политические, ни территориальные рамки, но то, к чему российская власть стремится, очевидно - все СНГ, а далее - как минимум все те, кто когда-нибудь был в сфере российского влияния.

Страны, вошедшие в Организацию договора о коллективной безопасности (ОДКБ) - Армения, Беларусь, Казахстан, Россия, Таджикистан, представляют собой государства с авторитарным правлением и свойственными им непреодолимыми пороками - коррупцией, телефонным правом, необязательностью соблюдения законодательства и т.п. В Беларуси усилиями России закреплен режим диктатуры, Казахстан возымел вождя - пожизненного лидера нации типа старых советских членов политбюро. Кыргызстан пытается идти к демократии, но, судя по выступлению на декабрьском саммите Алмазбека Атамбаева, на первом плане там верноподданничество России, и вряд ли это не будет помехой демократизации. Невооруженным глазом видна авторитарность в не входящих в ОДКБ Азербайджане и Таджикистане. Остается надеяться, что с пути бывших субъектов СССР, возродивших свои национальные демократические государства, - Латвии, Литвы, Эстонии, не свернут Молдова, Украина и вышедшая из состава СНГ Грузия.

ОТ РЕДАКЦИИ

Начиная публиковать мемуары С.Шушкевича, мы обращали внимание читателей на то, что на страницах "Народной Воли" будет представлен их сокращенный вариант. К изданию готовится книга, в которую войдут все главы воспоминаний. А в нашей газете сегодня ставится точка.

Редакция благодарит читателей за внимательное прочтение напечатанных глав и за те замечания, уточнения, пожелания, которые поступили нам как в письменном виде, так и в устном. Все они переданы автору мемуаров С.С.Шушкевичу, который в свою очередь выражает признательность читателям и намерен представить книжное издание в доработанном виде, исключив несколько досадных неточностей.